Сегодня, когда мы отмечаем 100-летие Первой мировой войны, принципиально важным является вопрос, а что же собственно представлял собой Могилев в то драматическое время — губернское захолустье или динамично развивающийся город, соответствующий своему административному статусу? В конце концов, почему и по сей день бытует мнение о Могилеве той поры как «вымирающем городе» и кому мы обязаны подобными оценками? Как же тогда в такой «дыре» могла успешно функционировать Ставка, если в ней не было никакой инфраструктуры?
Первым, кто не пожалел черной краски для изображения Могилева, стал М. К. Лемке — советский историк и публицист, а в ту пору ставочный офицер, автор труда «250 дней в царской Ставке». «Что сказать о современном Могилеве на Днепре (губернском)? Из многих вымирающих губернских городов (Смоленск, Калуга, Пенза) он не лучший. Небольшой, грязный, лишенный примитивных удобств, с четырьмя (!) вагонами одноконной тяги, идущими не шибче молодого солдата из строевого полка, пыльный, населенный еврейской беднотой, управляемый разнузданной полицией под предводительством солдафона, сгибающегося перед каждым придворным лакеем, — вот и все». Если же читатель захочет прочесть не закавыченную цитату, а всю книгу М. К. Лемке, то он в ней не встретит ни единого хорошего слова не только о Могилеве и его жителях, но и о могилевской губернской администрации, как и о ком-либо из губернских фигурантов того времени вообще.
Скажем прямо, подобная оценка давно бы уже утонула в многочисленных позитивных высказываниях современников, если бы время от времени не получала подпитки. И сегодня у М. К. Лемке находятся продолжатели. Им стал, как это ни странно, и знаменитый Борис Акунин, который пишет: «Затрапезный еврейский городишко, дыра дырой, стал волевым центром державы благодаря своей равноудаленности от обоих морей, в которые упирались фланги тысячеверстного фронта, а также вследствие пересечения важных железнодорожных линий». Конечно же, каждый писатель имеет право на творческий вымысел, но лишь в том случае, если нет фактического подтверждения противоположной точке зрения. А факты говорят о другом.
Трудно назвать «вымирающим» город, население которого увеличилось с 43 тыс. жителей в 1897 г. до 70 тыс. в 1913 г. В 1843 г. в губернском Могилеве имелось всего 81 каменное строение, к 1910 г. их насчитывалось 338, некоторые из этих зданий не только являются яркими памятниками архитектуры, но и служат городу по сей день. Выглядел ли Могилев «затрапезным еврейским городишком», составляли ли евреи подавляющее большинство населения города? Обратимся к данным первой российской переписи 1897 г. В соответствии с ней в городе проживало 43,1 тыс. человек, из них евреи составляли 21,4 тыс. человек, при этом славяно-православное население исчислялось в 19,7 тыс. человек, так что даже над ним еврейское население решающего преимущества не имело. Сомнительно, чтобы в «еврейском» Могилеве осенью 1904 г. мог состояться двухдневный антисемитский погром с человеческими жертвами. Далее под пером Бориса Акунина в лице его литературного героя поручика Алексея Романова появляются еще более интересные пассажи: «Как и большинство соотечественников, Алексей официозным газетам не верил и полагал, что увидит в Могилеве прифронтовое подобие Царского Села: свежепостроенные хоромы, наскоро высаженные аллеи, блестящих гвардейцев. Но ничего этого не было. Он увидел серые неопрятные улицы, по которым тарахтели грязные автомобили, носились рысью бесчисленные ординарцы, по тротуарам спешили замотанные офицеры всех родов войск». Вновь обратимся к фактам. В «Списке населенных мест Могилевской губернии», выпущенном в 1910 г. Губернским статистическим комитетом, мы можем прочитать в разделе «Могилев»: «Заселенная площадь города 1794 десятины. Улиц 38, переулков 51, всего на общем протяжении 62 версты, из коих 19 верст мощеные. Площадей 4, общим размером10 десятин. Тротуары асфальтовые, цементные и деревянные, всего на общем протяжении 162 версты. Имеется 5 садов площадью в общем 6 1/2 десятины. Город освещается керосином, для чего имеется 31 калильный и 600 обыкновенных фонарей». Хорошо, что уцелевший комплекс городской застройки XVIII — начала XX века и сохранившиеся фотографии предвоенной поры избавляют от необходимости полемизировать о том, какими «неопрятными» были главные улицы губернского центра. Но лучше всего предоставить слово современникам М. К. Лемке, которые почему-то видели губернский Могилев совершенно иным, чем ставочный штабс-капитан.
«До войны Могилев ничем не был замечателен, — писала могилевчанка М. Белевская, — и ничем не выделялся из ряда многочисленных русских губернских городов. Он уютно и живописно расположился на высоком правом брегу Днепра, широко раскинув по низкому луговому левому берегу свое предместье с очень неблагозвучным названием "Луполово", объяснявшемся тем, что большинство населения занималась кожевенным промыслом... В конце площади был расположен городской сад, называвшийся "Валом", с широкими тенистыми аллеями и очень красивым видом на Днепр. По праздникам на "Валу" устраивались гулянья. Играл военный оркестр. Аллеи заполнялись публикой. В обыкновенные дни было тихо, торжественно и красиво». А вот воспоминания могилевского гимназиста А. А. Власова: «Если смотреть издалека, с левого берега Днепра, например, с шоссе, выходившего из Луполова, то некоторые высокие здания Могилева над крутыми склонами правого берега казались гораздо ближе друг к другу, чем были на самом деле. При ясной летней погоде Братский монастырь, Семинарская церковная каланча с золотистым верхом, несколько больших правительственных домов казались подобием какого-то Кремля над Днепром. Это было очень красиво. О стенах только напоминали названия «валы».
Не будет лишним привести и воспоминания путешественников, в 1914 году, накануне самой войны, посетивших Могилев. В. Гейман, автор книги «По градам и весям родной земли (10 000 верст на автомобиле)» делится своими впечатлениями: «Дорога на Могилев так же хороша, как и раньше, но мы чуть было не миновали самый город: он лежит в стороне от шоссе, и нужно сделать порядочный круг, чтобы въехать в его белые ворота. Здесь, по-видимому, автомобиль еще до сих пор составляет довольно редкое явление, судя по тому, как сильно пугались лошади при нашем появлении. А у подъезда гостиницы "Бристоль", куда мы заехали перекусить, собралась порядочная толпа народа, тщетно разгоняемая городовыми. Не знаю, почему все лучшие гостиницы во встречавшихся нам южных городах назывались "Бристолями" и все одного типа: в верхних этажах довольно приличные номера, а внизу в общем зале, непременно шантан, но какой!..» Так что образ «небольшого, грязного, лишенного примитивных удобств» и «населенного еврейской беднотой» губернского центра как-то расплывается, а на его место выходит нормальная по тем временам столица обширной губернии, ставшая в годы войны и военным центром всей империи.
Но есть еще одно воспоминание, мимо которого никак нельзя пройти. Оно принадлежит могилевскому вице-губернатору князю В. А. Друцкому-Соколинскому: «В первый раз мне пришлось говорить с Государыней в один из следующих Ее приездов в Могилев зимой 1915 г. Я был зван к Высочайшему завтраку, после которого министр Двора граф Фридерикс подошел ко мне и сказал, что Ее Величество желает со мной говорить. Подойдя к Императрице, стоявшей тут же в зале, я согласно этикету стал ждать Ее первого вопроса. Она молчала, и я решил спросить Ее, нравится ли ей наш Могилев. Государыня сразу оживилась: «Могилев мне очень нравится, а потом, — добавила Она, — я всегда так рада уехать из Петрограда от всех этих людей, сплетен и интриг».
Не будем сравнивать полярные оценки губернского Могилева, предоставив это сделать читателям, пожелав им не попадать в исторические ловушки, а писателям, пусть даже и именитым, избегать легковесных суждений от богатого воображения. Еще не раз мы убедимся, что Могилев в период пребывания в нем Ставки был совсем не таким, как о нем принято думать.
Борис Сидоренко, краевед.
«Могилевская правда»
9 июля 2015 года