Наталья Киселева, зав. литературной частью Екатеринбургского театра юного зрителя
— Расскажите, пожалуйста, о судьбе спектакля «Человек-подушка».
— У нас в Екатеринбурге существует проект «Семинар по современной европейской драматургии», где идет знакомство с только что переведенными пьесами, которые еще никогда еще не ставились в России — буквально со стола переводчика. На этот семинар приезжают люди со всей театральной России, чтобы просто познакомиться с тем, чего пока еще никто не знает. Смысл примерно такой: три дня актеры и режиссер репетируют читку — они пытаются развести мизансцены, выбирают актеров. Нет задачи поставить спектакль, главное — представление текста. И вот на последнем семинаре Олег Гетце представил эту пьесу «Человек-подушка». Он был в более выгодных условиях — он работает в нашем театре, и в отличие от тех, кто делал это три дня, репетировал чуть-чуть побольше. С такой пьесой в три дня не разобраться: она очень многослойная, сложная. В принципе, прелесть этой пьесы в том, что она — о многом. И вы можете увидеть три спектакля «Человек-подушка», и все они будут абсолютно разные. Хотя, при всей этой многослойности есть какие-то принципиальные моменты, и если режиссер не учтет их, значит, он не до конца прочитал эту пьесу (смеется).
А вообще, в эту пьесу были влюблены не только режиссеры, но и актеры. Яркий пример: один из актеров пришел на читку, где позволяют читать с листа (поскольку за короткое время выучить большой текст нереально), зная всю пьесу наизусть. А у него одна из основных ролей, а это — 20 страниц текста, причем мелко написанного. Это говорит о многом.
Показ действительно был очень интересный, и не брать его в работу в театре было бы преступлением. Но тут столкнулись с проблемой: авторское право сейчас лютует, и МХТ купили эксклюзивные права на эту постановку, как они это часто делают, и правильно делают, между прочим. И, естественно, у них была и первая премьера. Пока мы решали эту проблему, все затягивалось и в только в конце 2007 года мы получили права на эту постановку.
— То есть ваш спектакль появился раньше?
— Это была все-таки читка, а не спектакль. А вот в виде спектакля премьера состоялась в феврале 2008 года. Было очень страшно, потому что с одной стороны — театр юного зрителя, а тут — такой спектакль!.. Но мы обезопасились. Дело в том, что в нашем театре существует проект, который называется «Театр за бетонной стеной». Он и появился для того чтобы представлять современную драматургию. Но теперь подобное у нас не редкость, мы зрителя приучили к таким экспериментальным проектам, и к тому, что в театре, по сути, может быть все. И в нашем городе у спектакля «Человек-подушка» какая-то необыкновенная судьба, счастливая, общем-то, потому что он практически сразу нашел своего зрителя, хотя, конечно, и случайные люди были. А рассчитывали мы, естественно, на молодежь. Правда, есть у нас женщины лет пятидесяти, которые просто рвутся на этот спектакль, хотя мы всегда очень боимся, потому что для них это жестко.
— А не жестко ли и для молодых?
— Смотря что назвать жестким. Хотя в этом спектакле есть и пытки, и истории про мучения детей, но, на мой взгляд, и на взгляд режиссера тоже, это вещи менее страшные, чем то, с чем мы можем столкнуться в жизни. Реальность оказывается гораздо страшнее той фантазии. По Мак Донаху нет в принципе рационального мира, мир иррационален, и наши судьбы вершат какие-то силы, которым мы не подвластны.
— То есть, молодежь не стоит недооценивать? она в состоянии понять?
— Конечно, не стоит. Дело в том что у нас есть такая газета студенческая, называется «Студень». И одна девушка, которая ходит в школу молодой критики, написала статью и на одном спектакле пообщалась с молодыми зрителями. Запомнилась реплика мальчика, который написал: «Спектакль понравился. Очень много думал». Этот спектакль много обсуждают в интернете, там какие-то баталии на форумах происходя. Зрители обсуждают, кто и как понял. Просто есть еще обаяние актерское, и благодаря ему не очень положительный персонаж может стать для зрителя просто прекрасным.
— А фестивальное прошлое есть у спектакля?
— Ну, у него небольшое фестивальное прошлое. М.@art.контакт — второй фестиваль, в котором мы будем участвовать. И самая большая площадка, ведь раньше мы всегда выступали в более камерном пространстве, с залом на сто мест, небольшой сценой. А в первый раз в студийной обстановке мы работали в Челябинске, на международном фестивале КАМЕРАТА. Это тоже полезный опыт, чисто пространственно нам было интересно, подстраивались под другую площадку. И вышла смешная вещь: на сцене были проходы и случайно появившиеся лестницы, правда, они нам не мешали. Но один критик написал про этот спектакль : «Какая гениальная сценография, эти проходы, лестницы!..» (смеется). А следующим фестивалем для нас будет фестиваль национальной театральной премии «Золотая маска», мы будем играть в филиале театра им. Пушкина — это удобная для нас площадка. Знаете, фестиваль — это тоже своего рода испытание, потому что дома мы привыкаем к своей публике. Она всегда разная, по-разному эмоциональна, но тем не менее она для нас — благодарная. А когда ты приезжаешь в другой город, то не знаешь, как на тебя отреагируют. То есть любой фестивальный спектакль может как изменить, «поднять» спектакль, так и «убить». Слава Богу, «убить» не получилось, но я не скажу, что критики хорошо приняли наш спектакль. Но те доводы, что они приводили, нас не убедили. Мы совершено спокойно относимся к критике, понимаем, что работа слишком необычная, по больному ездит.
— То есть отчетливых ожиданий у вас от фестиваля нет?
— Почему? Нет, страшновато, конечно, как на все это отреагируют, хотя я вам скажу честно — актеры об этом на сцене думать не будут. Они просто не смогут.
— Мы знаем, что в Могилеве было некоторое внутреннее напряжение по поводу того, «Человек-подушка» будет открывать фестиваль, мол, не слишком ли жесткая вещь для открытия...
— Это случайно получилось. Нашей вины в этом нет.
— Кстати, про жанр вашего спектакля — «гиньоль» мы мало что знаем...
— Вообще, гиньоль как жанр возник у нас абсолютно случайно, потому что поначалу Олег хотел назвать «Сказка для взрослых». Но, если написать «сказка для взрослых», и еще раза в четыре крупнее, чем название спектакля, «Дети до шестнадцати лет не допускаются», то никто нас не поймет. Зритель — это зритель. Он прочел название, а на предупреждение обычно мало кто обращает внимание. И мы боялись, что сюда начнут вести детей, не посмотрят, что это сугубо вечерний спектакль, не посмотрят ни на продолжительность, ни на что, то есть так называть спектакль нельзя было. Но Олегу это было принципиально, хотя потом он и с гиньолем согласился. Вообще, если брать первое изначальное значение этого слова, то гиньоль в переводе с французского — это кукла. Это перчаточная кукла, которая появилась где-то в 17—18 веке, во Франции — такой своеобразный галльский вариант Петрушки. Второе значение появилось, когда возник театр, под названием «Гран-гиньоль» — большой кукольный театр. Невинное абсолютно название, но на сцене там происходили отнюдь не такие невинные вещи! Буржуазному Парижу уже надоела вся эта куртуазность, эти высокие драмы, чувства, и захотелось чего-то остренького, жареного, чтобы пощипали нервы... И на таких спектаклях этот театр, собственно, и делал себе славу и популярность на сцене можно было видеть убийства, кровь рекой... И была в нем одна ведущая актриса, которая прославилась тем, что вела статистику, сколько раз ее гильотинировали или еще каким-то образом убили. То есть такие зрелища как зверства, насилие, оставались не за сценой, а на сцене. Это были гениальные маркетинговые ходы. Они говорили: «Вот у нас была премьера, и столько-то людей унесли с приступом из театра», или, продавая билеты, они всегда писали: «Не волнуйтесь, скорая дежурит на каждом нашем спектакле». А рядом была мясная лавка, и они говорили, сколько закупили крови для очередного представления... Этот театр очень много дал для становления кинематографа, который и убил этот жанр. Хотя окончательную черту под ним подвела война. Закрывая театр, директор сказал: «С ужасом Бухенвальда не сравнится никакой ужас на нашей сцене».
А наш гиньоль вот как раз между двумя составляющими этого слова — с одной стороны, куклы, с другой — все эти ужасы, которые у нас на сцене есть... Правда, крови нет (смеется). Хотя, может, это страшнее психологически, чем когда у тебя на глазах кого-то расчленяют. Это отталкивает, но не так бьет по голове.
Могу открыть такой секрет: зал большой, может, этого и не увидите, но каждая кукла, которая присутствует в спектакле, сделана с абсолютным портретным сходством с актером, который работает с этой куклой.
Елена Лавренова
