Спектакль «Сволочи» вызвал неоднозначные мнения. Для меня «Сволочи» — это что-то новое и что-то уже знакомое одновременно. Многие знают спектакль как «Ночь Гельвера». Я не буду сравнивать, так как каждое художественное произведение уникально и то, что его ставят во многих театрах — только доказывает его популярность и актуальность этой темы для современного зрителя.
Напряженность, страдания, надрыв — всё это есть, но воспринимается в разной степени.
Беспорядок на сцене (большое количество реквизита на сравнительно небольшой плоскости) часто отвлекает от нужного хода мысли. Хотя, конечно, придаёт определённый колорит всему действию. Между двумя раритетными, ржавыми кроватями находится стол. Этот стол непростой: в одних случаях он служит трибуной, а в других — укрытием. В начале кажется, что вещи должны нести смысловую нагрузку, но в действительности они больше мешают. Неразбериха присутствует во всём, в том числе и в чувствах. Так любовь сына стремительно превращается в агрессию и обратно.
Сложно понять происходящее: оно, на первый взгляд, так же непредсказуемо, как и состояние Гельвера...
(Далее предлагаем вам от трех авторов три версии происходящего, вполне имеющие, на наш взгляд, право на независимое существование.)
Версия 1. ...Мать и сын живут на лезвии ножа. Каждая минута для них может стать роковой. Они не знают, что такое спокойствие... таким было время: всеобщая жестокость, которая в какой-то момент превратилась в норму. Война уничтожала всё на своём пути. Уничтожила она и эту отдельную семью. Сын мучил мать. Мать терпела, вспоминая свое прошлое. Возникает вопрос: что же мучило её больше? В своём иррациональном мире они попеременно исполняли роли тирана и жертвы.
А ведь в жизни самую большую жестокость мы проявляем к близкому человеку, который в роковой момент всё равно останется рядом. Она сделала то, что сделала... Каждый воспринимает это по-своему.
Актёры попытались донести нам всю сложность взаимоотношения матери и сына в непростой ситуации в страшное время. Они пропустили свои роли через себя. Это читалось в их лицах после спектакля. За это им отдельное спасибо. Для меня невозможно разложить этот спектакль по полочкам, многое в нём строилось не логическим, а эмоциональным путём. Я уверена лишь в одном, что буду помнить его ещё долго.
Версия 2. ...Что же порождает такие качели настроения. Не сама ли мамашина любовь? В моменты, когда не хватает сил терпеть, она кричит: «Ну! оставь меня, ты! Придурок!!!» и «маленький тиран» в ужасе забирается под стол. То есть насилие можно прекратить в любой момент!
Гельвер очень чётко говорит, что мать сама выбирает: страдать или не страдать.
— Это потому, что ты женилась на этом мужчине?
Для меня Карла и Гельвер не две крайности. Крайностью это выглядит лишь поначалу. Это два тирана. Только один сумасшедший, и потому вообще не понимает происходящего, а второй хитрый, лживый — создаёт мир, в котором он может казаться праведником.
Такой тиран сам выбирает путь страдания, надевая маску праведника и невинности.
Это уродливая эволюция христианского смирения. Так и хочется сказать «А люди то живые!!!» Почему, если тебе больно, нельзя сразу сказать: «больно!». Понятно, что негуманно лишать прав умалишенных, перед Богом все равны, но зачем давать им в руки абсолютную власть? Ведь, если человек Творец, то даже когда он сочиняет стихи, плохие выбрасывает в мусорку. Нам нравится красивое, не нравится некрасивое. Так с чего вы взяли, что нужно любить больных детей. Ведь даже у здоровых родителей может родиться «обезьянка». Противоречия только создают чувство вины на всю жизнь, а несчастный человек будет страдать везде, даже, наверное, в Раю — он просто не заметит Рая! Среди тысяч бездомных детей эта женщина усыновляет такого же больного ребёнка. Только мальчика. Так можно загладить вину и перед своим мужем!
И мы видим, что такой «праведный» тиран получает эту модель поведения в наследство. Тут очень чётко видна преемственность поколений, поколений идей. Люди — куклы (Дык, театр марионеток же ж! — прим. наборщицы). Спектакль начался с молитвы и Гельвер умирает, держа в руках крестик марионетки, словно распятие, говоря таким образом «С нами Бог!» (так же писали на ремнях немецких солдат).
Для меня, этот спектакль о догматах в нашей голове, прежде всего. Человек существо живое, текучее. Он может смеяться, плакать, быть любящим или жестким, если ограничивают его свободу. Он различает чёрное, белое, голубое, жёлтое. Но как только он начинает слепо верить в то, что «это — чёрное, а это — белое», а не видеть своими глазами — он умирает как личность, как творец. Не зря ведь безумие Гельвера показано одинаково безумным от начала до финала, за исключением тех моментов, когда ему больно. Когда мать словно просыпалась — и начинала чувствовать. Но качели уже качнулись в одну сторону, и теперь гнев перерастает границы самого человека...
Спектакль о том, что в жизни самую большую жестокость мы проявляем к близкому человеку, именно потому, что живём с «христианином», «коммунистом», со знаком зодиака, а не с живым человеком. Мне кажется, здесь было об этом...
Версия 3. ...Но нет ничего более упорядоченного, чем хаос. Вскоре нам открывается, что агрессия Гельвера — это, своего рода, защитная реакция, его личный способ попытаться спасти Карлу от той страшной силы, которая надвигается, привлекает и пугает его самого. Трудно ожидать от больного человека адекватной реакции на происходящее. Агрессия Гельвера — из любви. В некоторых моментах она перерастает в невыносимое раздражение, но это не ненависть ни в коем случае! Агрессия Карлы появляется, когда ее раздражение становится невыносимым, но это не ненависть! Ненависть идет извне — это та самая сила, которой не угодны ни Гельвер, ни Карла. Смерть придет в любом случае: либо изнутри, либо извне. Как ни парадоксально, смерть изнутри — от любви.
Версия1 — Катя Минченко.
Версия2 — Саша Пушкин.
Версия3 — Наборщица.
