Я смотрела спектакль и зевала. Не по тому, что мне хотелось спать или было скучно. Просто в горле стоял такой ком, что его некуда было девать. И только когда ком к середине второго действия превратился просто в «комище», я перестала зевать и мне стало легче и горше одновременно. Я обычно не могу плакать при людях, даже когда они меня не видят. Но тогда по-другому быть не могло, потому что никто не стеснялся своих чувств: ни актеры, ни зрители. Зацепило. Взяло за душу и не отпустит, наверное, еще довольно долго.
Ну, советские школьники-и советские школьники — думалось сразу. Учатся там себе, дедушку Ленина и свою молодую социалистическую страну прославляют. Так себе рассказик, напоминающий учебник по истории за не помню уже какой класс.
Было даже смешно. Смешно, как девятиклассники верят «в светлое будущее самой прекрасной в мире страны», построенном на трупах тысяч невиновных. Смешно, как Марьванна делит сочинения «Кем я хочу стать» на хорошие и плохие в зависимости от того, насколько престижную профессию выбрали ребята: космонавт или летчик — хорошо, швея или актриса — плохо. Смешно, как люди слепо следуют навязываемой им идеологии. «Что такое счастье?» — спрашивает одна ученица другую. «Счастье — это быть полезным своей Родине», — отвечает та.
Несмешно стало, когда отца одной из учениц забрали ночью четыре человека в черном и увезли на черной машине. Именно на этом моменте появился маленький такой комочек в груди. Этакий сгусток возмущения, боли и жалости. Что за идиот делает доносы? Что за идиот дает глупые распоряжения? Что за идиот слушает и выполняет идиотские приказы? На вопросы ответов не было, а ком в груди все нарастал и нарастал, перемещаясь постепенно все выше и выше.
Нам, родившимся накануне или после развала СССР, никак нельзя было понять, что значит жить и бояться прихода людей в черном. «Завтра была война» показал все так, как было на самом деле. Все как будто сами на миг ощутили все отчаянье 16-летней девочки, оставшейся без отца, оставшейся, наверняка, без родственников, которые отвернулись от нее, потому что боялись, боялись расправы за то, что были знакомы с «врагом народа». Почувствовали неприязнь учеников к своей учительнице, которая слепо следовала всему, что ей указывали «сверху». Еще вчера Искра приходила к однокласснице, где ее угощали пирожными и шоколадными конфетами. А сегодня квартира, где было так уютно и тепло, перевернута вверх дном, а подруга крепко сжимает плюшевого медведя и верит, что папа придет. Вчера еще было счастье. Сегодня оно уже исчезло. Надолго? Когда появится? В этом спектакле — никогда. Он не мог закончиться по-другому. Хэппи энд был бы неуместен.
Я всегда обращаю внимание на реакцию зрителей в зале. Мне интересно, воспринимают ли они происходящее так же, как я? Вон сидит женщина средних лет, полноватая, цвет ее платья в темноте различить сложно. В первом действии она скучающе опирается рукой на подлокотник. Слева от меня девушка полулежит в кресле и, кажется, дремлет. А вот мужчина внизу, похоже, так-таки уснул. Но если все они и не вытирали слезы в конце спектакля, то напряженно следили за актерами на сцене и в конце громко хлопали и кричали «браво».
Конечно, разбирать спектакль на винтики-болтики-шурупчики — дело критиков, и оценивать работу режиссера, актеров и тэдэ с разных позиций — тоже нас не касается. То, что для них хорошо, нам может показаться посредственностью. Но хочу сказать вот что: я видела, как во время спектакля рыдал мужчина.
Анжелика Зайцева
