Интервью
В предпоследний день «М.@rt.контакта» наконец-то удалось «поймать» известного режиссера и задать ему пару-тройку вопросов. Господин Варнас с удовольствием пошел на контакт и вот что получилось...
— Вы ведь на «М.@rt.контакте» в первый раз. Что вы можете сказать о фестивале?
— Прекрасный фестиваль, просто прекрасный. Я вот только что, правда, из монастыря. Монастырь произвел на меня вооб- ще чудесное впечатление.
— Вы были в Подниколье?
— Да, был в Николаевском монастыре. Очень понравилось.
— Вы ведь спектакль «Эмигранты» не смотрели, а поехали в монастырь. Вы глубоко религиозный человек?
— Ну, не знаю, насколько глубоко я религиозен, но верующий. Религия играет большую роль в моей жизни, не последнюю и не случайную. Это есть целое мироздание. Каждый человек на землю приходит в поисках своего храма. Есть разные пути, но все они стремятся к вершине горы. Но одни идут с одной стороны на вершину, другие — с другой (это как бы религии выбирают разные). Но цель у всех одна и та же — полное освобождение от привязанностей, определенных ценностей. В смысле, только когда определенные моральные ценности упорядочиваются, тогда можно говорить, как говорил Валери Вилар: «Пока человек не захотел стать Богом, он еще человеком не может называться». В этом что-то есть. Не в плане всесиль- ности, но в смысле обладания божественными качествами: прощение, понимание. Мы в себе должны это воспитывать. И религия — это один из путей воспитания.
Театр тоже определенного рода религия, если на него смотреть так, как я говорил уже: нельзя браться за работу, если ты не готов пожертвовать ради нее своей честью и даже жизнью. Иначе не прикасайся к ней. От этого очень многое зависит, особенно важно наше влияние на людей, которые приходят на нас посмотреть. Все встречи не случайны. Мы должны понять ответственность за то, что мы делаем. Не случайно после некоторых ролей у актеров бывают большие проблемы со здоровьем. Этот мир, который мы строим, после занавеса продолжает жить своей неконтролируемой жизнью, независимой от нас. Мы в ответе за то, что мы допускаем. В этом плане религия занимается тоже духом человеческим, вопросами бытия. С моей точки зрения в театре тоже все может быть интересно: кому-то, кто не может прочитать текст пьесы дома, придти и послушать этот текст. Но если о театре говорить, как об искусстве, то здесь тоже возникают такие же вопросы, как и в религии. Театр творит мир, и сотворить его нужно из ничего. Мы должны чувствовать, что нужно се- годня. Диалог со зрителем должен состояться, нужно, чтобы он достиг своей цели. Это, с одной стороны, можно сказать, провокация для человека. Мы провоцируем человека на размышление. Чтобы достичь этого, театр должен добиться определенного уровня. И одна из возможностей достижения этого — молчание.
В религии тоже есть все необходимые для воспитания актера вещи. Поэтому если говорить об актере-мыслителе, то он должен знать, что именно тишина — самое богатое, самое разноречивое. К этому подойти не так сложно. Посмотрите, наши люди вообще не хотят оставаться в тишине. Им нужно общение: радио, телевизор, газета, сосед — шум, даже шум машин. Вот тогда человек чувствует: я живу. Англичане пробовали сделать такой эксперимент: они выбрали несколько студентов, которые были больше всего развиты, у них было самое развитое мышление, и поместили их в пространство, где они теряли время и место. Предметы, которые окружали их, были непонятны им. Находились они в полной темноте и в полной тишине. В этой тишине самые сильные психически студенты сумели выдержать только 35 минут. После 35 минут у них начинались процессы, когда врачи говорили: все, дольше нельзя, иначе сойдут с ума. И вред будет нанесен непоправимый. А вот в восточных школах, которые занимаются этим, на не очень далеком развитии живут десять суток в пещере в горах, где полная темнота, абсолютная тишина, кругом камень, и все это время они проводят лежа. Им подается еда, но с ними никто не разговаривает. И так десять дней. Это постижение окружающего мира, информации, которую мы часто не можем воспринимать изза шума. Это относится и к тому, что спать нужно ложиться не позже двенадцати часов, иначе информация из космоса не воспринимается. Тайна жизни настолько интересна и настолько богата, что кажется, что нельзя успеть в этой жизни всего постичь.
В связи с этим американские ученые решили подсчитать, сколько же лет может прожить человек. Мечников как-то писал, что возможно прожить 130 лет. Американские ученые же выяснили, что человеческому мозгу достаточно четырех часов отдыха, а тело не нуждается в особом отдыхе как таковом. То есть когда человек, например, сидит, его тело отдыхает. То есть человеческие резервы очень велики.
Если взять монашеские ордена, то японские монахи в Мире живут дольше всего. Средний возраст монаха — 93, теперь уже, по-моему, 95 лет. Средний! А если посмотреть, как они живут! Очень аскетически. Минимум еды, минимум сна. Так было и двести лет назад, и пятьсот. Что кушали тогда, то кушают и сейчас. И чувствуют себя прекрасно.
— Скажите, вы давно интересуетесь такими вещами?
— Да, довольно давно. Мой первый учитель сказал: «Моя задача — заразить вас одной болезнью: чтобы вы всегда хотели быть в пути к знанию». И, мне кажется, мы заразились этой тягой быть всегда учеником. Этому я очень рад, потому что это как бы двигает тебя. И это не пустые Сократовские слова, что чем больше ты знаешь, тем больше чувствуешь, что ничего не знаешь.
— А чем могилевский форум отличается от других?
— Мне сложно сказать, потому что бело русских форумов я очень мало видел. Но могу с радостью отметить, что театр все-таки находит надобность в том, чтобы произошел некий контакт, чтобы была возможность прикоснуться и зрителям, и театралам, чтобы состоялся диалог. Диалог — это лучшее, что вообще в жизни придумано, потому что это возможность поделиться своими взглядами, что-то услышать от другого. Смотря разные спектакли, видишь разные точки зрения на мир, на профессию, на то, что считают важным, как это выражается. Театр, который просто читает пьесы, — это литературный; театр, который пытается выражаться не столько словами, а театральным языком, — это настоящий театр, театр другого уровня, где все сложнее. Тут тоже все это присутствует, у когото хуже, у кого-то лучше. И это хорошо.
— Какие спектакли вы могли бы выделить на «М.@rt.контакте»?
— Вот, скажем, спектакль Омского театра («От красной крысы до зеленой звезды» — прим.ред.) очень интересный по языку во всей первой части. Он довольно сложный по современному театральному языку и по той пунктирности, где не всегда все до конца прожевано. Но это в первой части. Исключая эти задлинненности, все эти нюансы, которые есть в нашей профессии. После первой части я подумал: ну, наконец-то, первый спектакль, где актерам можно дальше расти. Но потом они как-то опустились ниже того уровня, который был поставлен в первой части. Где-то и в бытовой театр перешли. Но их тоже можно понять, это ведь разные школы, может, некоторые актеры не состоялись. Но это очень хорошая заявка, интересная. Я думаю, в будущем работа этого режиссера может довольно серьезно развиваться.
Но Харьковский спектакль (Театр 19 «ЧМО» — прим.ред.) проще по театральному языку и чище по исполнению. Он единый, он завершен от начала и до конца. Хорошо работают актеры в ансамблевом плане. Я не знаю, какой выбор сделают зрители, но эти два спектакля (пока) я могу отметить для себя как интересные.
— Вы работали на мастер-классе с могилевскими актерами. Что у них есть и чего недостает?
— Вы знаете, обычно мастер-класс бывает дольше, если хочется добиться какого-то результата. Но дело еще в том, что они заняты еще и молодой режиссурой. Поэтому я не смог поработать с ними со всеми, чтобы ощутить их и понять. Мне вот понравилось то, что у них открыто восприятие того, чего они не знают, они не закрыты, как уже состоявшиеся актеры. Это вот есть такая тенденция русской школы. И это очень хорошо. Они открыты к познанию, к восприятию нового. А так нужно работать, чтобы посмотреть уровень. Два дня по три часа — это ничего, мелочь. В первую очередь они должны тебя чуть-чуть познать, понять, о чем ты говоришь, что это значит. Не слова понять, а то, что эти слова значат. На второй день, когда мы занимались уже профессией, я смог немного их почувствовать: как и все нормальные молодые актеры, для меня всегда это интересно.
— Сколько обычно требуется для мастер-класса времени?
— Это по-разному. Иногда я работаю по восемь часов в день или больше в течение недели, и тогда виден результат. Это очень, очень кропотливая работа. Это даже намного сложнее, нежели постановка нового спектакля, потому что это новые люди, каждого нужно почувствовать, повести в ту или иную сторону. Это не просто времяпрепровождение, это очень тяжелый труд. После этого ничего не хочется, только душ и постель.
— Каким должен быть материал, чтобы вы захотели поставить по нему спектакль?
— Мне интересно, когда присутствует ассоциативная логика снов, где начинается тот мир, который в реальности не существует, фантазии. С этим материалом можно работать много: сотворять мир, уводить куда-то в фантазии, в область сна, приводить через это зрителя к каким-то вещам, которые с первого взгляда далеки от цели. Из этого мне интересны такие авторы, как Йонеско, Станислав Виткевич. Над ними я работал, и это очень интересно и очень сложно. Это такая высокая математика, потому что там есть много опасностей и так называемой дьявольщины, чертовщины. И эту чертовщину нельзя просто так оставлять, ее нужно переводить и очищать. Потому что сейчас такое время, когда мы всей своей жизнью довели мир до ситуации апокалипсиса, когда творятся многие непонятные вещи. Один из показателей нашего духовного упадка — это то, что люди стали просто потребителями. Ад на землю приходит через наше равнодушие друг к другу. В этих материалах можно показать ту крайность, чтобы человек задумался, взглянул в совершенно противоположную сторону, что ценность в другом. Потому что в этой жизни важно то, что мы можем с собой взять с тонущего корабля. Тот же сундук с золотом скорее потянет нас ко дну, чем поможет выжить. Важно то золото, те ценности, которые у нас в душе. И важно дать другим прикоснуться к ним. Важно другим дать почувствовать это. Именно почувствовать, потому что поучения никому не нравятся, они не воспринимаются. Я всегда говорю: никогда нельзя научить, можно только научиться. Мы можем создать для зрителя те условия, чтобы он захотел думать, размышлять, выбирать.
На сцене мне важен театр, а не то, что вы можете прочитать в литературе. Если вы читаете что-то дома, то я не нужен, да и театр такой мне неинтересен. В театре нужно создавать мир и находить язык театра.
— Что бы вы хотели пожелать Могилевскому театру? Форуму? Может, есть какие-то предложения, что можно изменить?
— Я думаю, что всегда нужно приглашать на фестиваль тех, чьи спектакли кажутся организаторам самым интересным, чтобы это помогало иметь более активный диалог со зрителем и другими режиссерами, актерами. Нужно, чтобы при просмотре спектакля говорили: здесь мы видим то, чего еще не было. А вообще, нужно искать, с честностью относиться к своей работе, к своей профессии, с честностью быть в поиске. И тогда найдется и сформулируется то, о чем нельзя будет сказать: там должно быть так, как может быть на этой земле, в этой среде, в это время. И это будет самым правильным, потому что как раз это будет необходимо и это будет выходить отсюда. Потому что обычно всюду театр разный. И когда театр начинает повторяться, как это часто происходит в Европе в оперных театрах, когда ставится опера, а потом продается в другое место, это уже тиражирование. И тиражирование, даже очень хорошего спектакля, совершенно не нужно. А то, что идет из корней народа, его прошлого, вот это очень важно услышать.
Анжелика Зайцева
