Шестой день театрального форума прошел по «сокращенной» программе. Вместо привычных двух или даже трех спектаклей он состоял всего из одного. Центр драматургии и режиссуры Алексея Казанцева и Михаила Рощина представил зрителю постановку «Развалины». Польский театр «ИнВитро», заявленный к участию в форуме, по каким-то причинам не смог выступить на могилевских подмостках.
Московский центр драматургии и режиссуры рассказал зрителю пугающую историю о войне. О том, как дети кладут в игрушки (чтобы мама разрешила их взять с собой в бомбоубежище) документы. Собирают картон и обои - их можно потом сдать, подложив для большего веса между коробками камни и тем обманув приёмщика. Ищут в лесу неразорвавшиеся мины, ведь за них дают полбанки тушенки. Высчитывают, что если всем вместе пойти работать на завод, то можно получать «целых 250 граммов хлеба» в день на четверых.
А вокруг голод. Голод. ГОЛОД. Правда, герои пытаются не потерять чувства самоиронии: «Чтобы полы мыть, нужно хорошо кушать, а когда нечего кушать, мы вытираем ноги хорошенечко», - говорит мама Развалиных. Дочь интеллигента Ниверина признается отцу, что быстро устает без еды, не может долго гулять. Она доходит до двери подъезда и стоит там, собирается с силами. Да и в прятки ее постоянно «застукивают». Жизнь в блокадном Ленинграде невыносима. Там привычные в мирное время вещи становятся невозможными, цепляют, ужасают.
Семья Развалиных приехала в Ленинград из деревни, которую разбомбили немцы. И дети так рассуждают: «Война из-за городов пошла: в деревне нет ни танков, ни авиации. Мы подеремся один раз - и никакой войны. А тут только когда все по разу передерутся - тогда война закончится». Их престарелая мать не видит разницы между миром и войной: «Крестьянам одинаково: всегда их первых грабят, от них последнее увозят». Семья пытается не умереть от голода в блокадном городе, ведь мать без прописки даже не может устроиться работать на завод. «Когда в деревне остались одни старики, - рассказывает женщина, - они сами сказали: вы нас не хороните, а можете… в суп». Но даже птицы в оккупированном Ленинграде уже «пуганые», поэтому Развалиным остается одно - искать и есть замерзших, умерших людей, чтобы выжить самим.
Интеллигент Ниверин не может с этим смириться: «На войне люди должны с особым вниманием относиться друг к другу». В голодном бессилии который день подряд спит его дочь, а печь в квартире приходится топить книгами. Впрочем, Аня Ниверина давно знает, что дети Развалиных «от мертвых людей отламывают», и, в отличие от отца, этого не осуждает: «Все равно они мертвые и ничейные». Девочка считает, что это лучше, чем жечь в печи Достоевского.
Замерзая, Ниверин находит на улице труп на саночках. Режиссер постановки Кирилл Вытоптов подчеркивает тяжесть его выбора: под расстегнутым пальто «умершего» и зритель, и герой видят еду - виноград, яблоки… вожделенный плод. Но интеллигент Ниверин не может стать каннибалом - он согласен «вечным поедом себя есть», но не людей.
Спектакль балансирует на грани жизнеутверждения и трагичности. В нем одни стремятся во что бы то ни стало остаться «ангелом-проводником» для своих детей, пусть и поступая крайне бесчеловечено, а другие, интеллигенты и гуманисты, не могут этого стерпеть и обрекают себя на смерть, на голод.
Алена Сухан, фото Елены Доловой
