И снова здравствуйте! Стоило бы махать руками и восторженно орать — Второй день «М.@rt.контакт»-а завершен, и в ваших руках свежий номер театрального бюллетеня. Но в горле у меня скрежещет комок обиды, и орать не получается ни в прямом, и уж тем более не в переносном смысле. Подразумевается ведь, что я обязан испытывать пиетет перед профессионализмом режиссеров и критиков. И рта не раскрывать... Но, без вашего позволения, я все же позволю себе чуток эмоционального авторского текста.

Я не критик, упаси Господи, и теперь уповаю на то, чтобы им никогда не стать. Я зритель. Я слушатель. Я человек из зала, и просто — человек. За последний день это особенно остро я почувствовал дважды, когда от избытка чувств не мог ни говорить, ни совладать с лезущими разве что не из ушей слезами. В первый раз это случилось на комическом трагифарсе «Чморик»; во второй — на обсуждении этого же спектакля в кругу театральных критиков. Две совершенно разные пощечины — под первую хотелось подставить другую щёку еще раз и еще, чтобы выбить из души всю грязь. На вторую же — дать сдачи тем, у кого за налетом профессиональных заболеваний, я не рассмотрел... той самой души, о которой столь высокопарно принято говорить. Сегодня мне стало страшно за судьбу лауреатских премий. Словно маленькому ребенку, у которого хотят отобрать плюшевого Мишку, чтобы всунуть в руки компьютерную игровую приставку...

После спектакля «Чморик» некоторые зрители полушутя-полувсерьез говорили: «Тот, кто служил в армии — в театре не смеется. Они плачут...». Я не служил, но любой смех в адрес этого спектакля воспринимаю как личное оскорбление. Сказать, что я был тронут — ничего не сказать. Я был в шоке. И не я один... Но был несказанно удивлен и покороблен, когда на утренней пресс-конференции с участием членов жюри фестиваля, критиков и актеров челябинского Нового художественного театра начался «разбор полетов» и вдруг зазвучали мнения, что спектакль несовременен, что речь идет о советской реальности, которой давно нет, что он архаичен в подаче материала, что не закончена сюжетная линия, что молодой зритель не способен осмыслить заложенного режиссером философского подтекста. Иные мнения были столь растянуты, что не всегда было ясно — что именно жюри не понравилось. Придрались даже к эпизоду «безвоздушного пространства» в финале...

К сожалению, нет места для полемики, да и поздно уже — махать кулаками надо было там, на пресс-конференции. Но не буду скрывать, что мои симпатии целиком и полностью остались на стороне создателей «Чморика», а также минского критика Татьяны Орловой, чья мудрость сглаживала острые углы в особо накаленных моментах дискуссии. Фрагменты конференции, которые объясняют позицию создателей спектакля и их ответы на наиболее острые вопросы приведены ниже.

P.S. Что интересно: именно редкие искренние и щедрые слова благодарности из уст участников конференции сопровождались аплодисментами, а не наоборот.

Евгений Гельфонд, главный режиссер Нового художественного театра, режиссер спектакля «Чморик».

— Срез советской эпохи более концентрированно дает структуру «критической зоны», как и армия. Речь даже не об армии. Все самые острые моменты жизни случаются в критических ситуациях. Человеку предстоит или быть вписанным в эту структуру или выбрать свой путь. Важен момент выбора, который не всегда просто сделать.

Поскольку наши актеры не служили в армии, они были на год помещены в казарменные условия. Нашими консультантами были два боевых офицера. Первое, что они спросили: «Будет ли это пасквиль на российскую армию?» Я сказал: «Нет». «Будет ли это пасквиль на советскую армию?». «Не будет». Я к тому, что есть те офицеры, которые так же, как и Хрустяшин, и как Новиков, сохранили честь. Это я вам точно говорю.

Татьяна Орлова, критик:

— В нашем белорусском пространстве за один год соединились три спектакля на одну тему. Это «Билокси-блюз» и спектакль «Мотылек». «Чморик» уже третий спектакль. Три произведения на похожую тему — рядом с сильным, грубым человеком есть антагонист. Поднимается проблема: если человек не вписывается в среду, что ему делать? Или погибать, как это в «Мотыльке», или пробивать стены. В данном случае он пробивает стену. И что же ему теперь — суждено жить или погибнуть? И ведь он всегда будет погибать — тот, кто идет против.

Олег Корух, исполнитель роли Сани Хруста:

— Складывается ощущение, что мы привезли что-то такое непонятное и несовременное. Разве мы живем в какой-то идиллии, где ничего страшного не происходит, все так мило? Это как философия моего персонажа — циничное, отстраненное миропонимание. А если посмотреть в глаза реальности, тогда страшно выходить на улицу, страшно ребенка в школу, в садик вести. Тогда проблема шире становится. Можно ставить какие-то глубокие вопросы, но они будут непонятны самой молодежи. Так что совсем не важно — живы будут герои спектакля или они умрут в финале. Важно то, как найти выход, если ситуация складывается именно так. Важен вопрос выбора. Отстоять себя мой персонаж мог бы и в компании Беса. Тем более, что такой путь легче. Не важно какой круг ты выбираешь, важно какой путь — духовный или стадный.

Евгений Гельфонд:

— «Чморику» удалось пробить стену и значит он уже не один. Их уже двое. Это и есть — главное.

Как раз под невесомостью мы подразумеваем состояние души, чистоты, абсолютного нуля. Отсеклось все наносное, все социальное. Для обоих парней это был выход на новый духовный этап.

Татьяна Орлова:

— Существует такое понятие «фестивальный спектакль», когда привозят что-то «этакое», чтобы поразить жюри. У вас же спектакль простой. И не хочется жонглировать театроведческими решениями, потому что мне показалось, что этот спектакль для зрителей. Для тех, кто в зале. Именно поэтому с ними нужно говорить не сложным, а нормальным, простым языком. В этом спектакле есть три замечательные актерские работы. Это Саша, Андрей и Аня. Причем, я хочу обратить внимание на женскую роль. Такую маленькую роль можно сыграть по-всякому, но ваша рыжая сибирская Мадонна сумела поразить своей игрой, показать такое сложное качество, как «усталость материала». Имея таких трех молодых людей и хорошие режиссерские мозги можно делать хороший театр для людей.

Александр Пьянзин, актер могилевского драмтеатра:

— Я очень волновался, как вы выступите. Я боялся, когда был задан сам мотив спектакля, этот вопрос стоящий... Думал: «ответ скажут или нет?». Не сказали — отлично! И теперь могу сказать — порадовали вы меня очень! Я среди зрителей ходил, среди молодежи — они все поняли, и это здорово!