65 лет назад, осенью 1941-го, в Могилеве состоялись массовые расстрелы евреев фашистами.

Уже на 19 день оккупации, 13 августа, в городе появилось объявление городского головы Фелицина, обязывающее всех евреев по распоряжению коменданта в течение 24 часов переселиться в гетто. Сюда, на Дубровенку, согнали почти всех евреев из Могилева, а затем и из окрестных деревень. Каждый из них обязан был нашить на одежду — на левый рукав или спину — отличительный знак: желтую или белую шестиконечную звезду.

Первый массовый расстрел 2273 еврейских мужчин, женщин и детей состоялся 2 и 3 октября 41-го. Они похоронены на Еврейском кладбище. 19 октября, во время очередной акции, было уничтожено около 4 тысяч евреев из гетто. Всего в Могилеве и окрестностях немцами, жандармерией и полицией было убито более 10 тысяч евреев. Хотя точную цифру погибших установить невозможно.

В редакцию нашей газеты прислал свои воспоминания ветеран Великой Отечественной войны, житель Бреста Евгений Ковальков. В один из осенних дней 41-го он стал свидетелем того, как фашисты «чистили» Могилевское гетто и выводили его обитателей на гибель.

«Помню, рано утром родители послали меня в город по хозяйским делам к нашим приятелям. Проходя по Виленской улице через Дубровенку, в сторону центра города, я видел, как евреи в гетто готовили свои новые жилища к зиме. Возле каждого дома, сарая и пристройки копошились люди. Никакой охраны и колючей проволоки вокруг гетто не было, проход был свободен для прохожих. Но, когда со своим школьным товарищем я возвращался обратно, нас уже не пустила охрана.

То, что мы увидели потом, нас потрясло до лихорадочного состояния! На берегах Дубровенки стояли с палками в руках в оцеплении гетто полицаи, а внизу — немцы и полицаи с белыми повязками на рукавах с надписью "Служба порядка". Они выгоняли из домов их обитателей. Палки сверкали в воздухе, слышались грубая ругань и душераздирающие крики жертв.

На противоположной стороне, ближе к Струшне, под моросящим дождем стояла колонна стариков, детей и подростков с непокрытыми головами, без верхней одежды, некоторые — без обуви. А по другую сторону улицы с помощью ударов палок и окриков строили колонну из молодых мужчин. Из одного дома немец вывел мужчину в пальто и кепке и, подозвав к себе полицая, стал о чем-то его расспрашивать, указывая на задержанного. Полицай с рвением преданного служаки подтвердил, что задержанный — еврей и пытался обмануть немца, выдавая себя за белоруса. "Обманщика" тут же вытолкали на середину моста, а полицаи и немцы встали в круг и поочередно стали избивать его палками. Жертва металась от одного палача к другому, пока, обливаясь кровью, не свалилась с ног на грязный настил моста. Полуживого человека оттащили в колонну.

А по грязи и лужам, приподняв подолы юбок, громко крича и рыдая, бежали две молодые еврейки с растрепанными волосами. Их гнали перед собой два злобных подростка с палками в руках. Вероятно, они обнаружили спрятавшихся девушек и теперь тащили их в колонну женщин и детей.

Франтоватый немецкий офицер, заметив "усердие" подонков-подростков, подозвал их к себе (а он хорошо говорил по-русски) и угостил из фляги коньяком и шоколадом…

Потом всех евреев стали загонять в грузовики. Кто сам не мог залезть — получал град палок. Стариков, женщин и детей вывезли из гетто, а трудоспособных мужчин погнали пешком вверх по Виленской в трудовой лагерь, располагавшийся на территории завода "Строммашина".

Только закончилось выселение гетто, как невесть откуда появились две толстые бабы, которые уже успели пошарить в пустующих домах и тащили на себе пожитки жертв…»