Items filtered by date: ноября 2024

Четверг, пятый день форума. Сцена Театра кукол освобождается от декораций. Только что закончился спектакль под незамысловатым названием «Эмигранты». Зрители уже успели спуститься в гардероб, обсуждая по дороге увиденное. Присев на край сидения у пульта звукооператора, минут пять, как дожидаюсь Андрея Савченко, режиссера-постановщика спектакля. «А я потерял вас из виду», — внезапно появившись, Андрей обратился к брюнетке с диктофоном. И разговор начался...

— Премьера спектакля состоялась в 2005-м. Ваш взгляд на его эволюцию...
— (вздыхает) Спектакль живет какой-то непонятной для меня жизнью. И существует вообще неадекватно. В общем-то, можно даже сказать: он реагирует на то, что с нами происходит. Сегодня, я считаю, спектакль был неудачным. Не получилось ничего из того, что хотели и чего ожидали. Хочется ругаться и на себя, и на других. А накануне был замечательный спектакль в Минске. Он прошел на одном дыхании. Однако, у меня сложилось впечатление, что данный спектакль живет своей жизнью, требуя от нас каких-то усилий, которые следует совершать над собой. Он не прощает нам... Подобен живому организму.

— Славомир Мрожек, известный польский абсурдист, автор пьесы, по которой вы поставили спектакль. Как относитесь к его творчеству? Чем пьеса зацепила?
— Зацепила, потому что я нахожу в ней такие человеческие вопросы, которые меня очень волнуют. Об этих вопросах хочется говорить или кричать, или шептать. Они были актуальны как в 1968-м году, когда была написана пьеса, так и сейчас. Что касается остального творчества Славомира Мрожека, я его очень уважаю, но не все принимаю. Не все пьесы, не все жанры. Эта пьеса мне близка, а какие-то другие его произведения менее близки. Может, я не дорос еще.

— Если можно, небольшой экскурс в историю спектакля... Куда уже ездили с ним?
— Вы знаете, мы бывали только в одном городе с этим спектаклем. Это город Гродно. У нас полтора года назад там были единственные гастроли. Мы пока еще очень маленькие. Делаем первые шаги: нам всего 3 года. Так что гастрольное и фестивальное направление деятельности мы только разрабатываем. В Гродно, кстати, тоже почему-то был неудачный спектакль(смеется). Как будто специально именно на выездах так получается(с сожалением). Это пока необъяснимо. Я буду еще анализировать, думать и, конечно, работать над этим. Больше никуда не выезжали, но мы надеемся, что доведем его до нужной кондиции, чтобы можно было спектакль показывать, не стесняясь и не боясь.

— Пятый день M@rt.контакта... Что ощущаете? Как атмосфера форума?
— На счет атмосферы форума я, если честно, еще не сообразил, так как приехали мы ночью, рано утром мы встречали своих артистов, потом монтировка, но: в людях, с которыми нам удавалось пересечься, хочется отметить, во-первых, внимание, дружелюб- ность и гостеприимность. Очень все радушно. Весьма приятно, когда люди принимают тебя таким образом. Я понимаю также, что мы создаем ряд каких-то проблем в связи с нашими декорациями. Но это все мужественно терпится, проживается. Как ни странно, но единственный контакт с другими участниками форума был у нас, когда утром ехали в автобусе. И эта поездка — самое замечательное событие сегодняшнего дня. Пусть там присутствовали совсем нам не знакомые люди, но они улыбались, а главное — чувствовалось взаимопонимание. Они понимали: мы готовимся к спектаклю. Вплоть до того, что когда у нас что-то падало во время движения автобуса — все дружно ловили, не переставая улыбаться. Поддержка чувствовалась. И это очень приятно... Так что я думаю, что у вашего форума есть будущее, есть своя жизнь. И я знаю, общаясь с молодыми артистами, режиссерами, что он котируется в нашей театральной среде. И поэтому нам очень приятно, что мы сюда приглашены.

— Для достижения желаемой цели между режиссером и актерами, как известно, просто необходимо взаимопонимание. Расскажите об этом немного...
— В момент создания спектакля, а создавался он в общем-то нелегко и больше на инициативе, просто было желание, была пьеса и взаимопонимание. Счастливое время, на мой взгляд. Мы репетировали по ночам, где придется: от Национального театра Янки Купалы до каких-то подвальных помещений. Но жизнь идет. У каждого она своя. Сейчас из ребят, с которыми я работаю, Олег Сидорчик занят в Свободном театре. Он выбрал его, как основной. Работы много... Дима Есеневич занимается музыкальным проектом. Играет в группе «ДетиДетей». Он актер Национального театра, проектов на сегодняшний день много. Так что сейчас натворческой площадке мы почти не встречаемся. А только на этом спектакле. Да и то крайне редко. Осознавать оное, ко-нечно, грустно, но в связи с тем, что жизни у нас разные, все как-то уже чуть-чуть по разному идет. К сожалению, не всегда хватает времени и возможности перед спектаклем нырнуть в него. Иногда мы это делаем и тогда это класс, это здорово. Что-то вспоминается, возрождается. А на счет взаимопонимания: мы просто смотрим, друг другу в глаза и, в общем-то, нам не надо ничего говорить, все понятно, кто чего не доделал, кто чего достоин. Мне же этот спектакль очень дорог, надеюсь, и артистам тоже. И мы все-таки будем бороться за его жизнь дальше.

— Что хотели донести до зрителя в данном спектакле?
— Провокационный вопрос... На него легче ответить зрителю, который выходит после спектакля из зала. Мне бы хотелось, чтобы человек, присутствующий на спектакле задавал какие-то вопросы самому себе: насколько он себе близок, насколько доверяет, уважает чужое достоинство, сколько может использовать другого человека в своих целях. Я бы хотел, чтобы зрители увидели движения своей души, как хорошие, так и нет. Просто подумали об этом, осознали... Не обязательно в ситуации эмиграции территориальной, но больше даже в условиях эмиграции самого себя.

— Профессия режиссера — это...
— Что-то мало объяснимое. Я в нее очень странно попал, но судя по всему «далеко и надолго». После жизненного перелома меня волной, скажем так, затолкнуло в это озеро и теперь из него выйти невозможно. Я, к сожалению или к счастью, нахожусь между двух профессий. Кроме того, что я режиссер, у меня большая педагогическая деятельность, которая занимает большее место в моей жизни, чем режиссура. Я никогда не думал, что я буду режиссером.

— Если бы вас попросили сравнить наш форум с определенным цветом, так, шутки ради, с каким бы сравнили?
— Пока мне хочется верить и хочется видеть, что это оранжевый.

— Почему?
— Потому что оранжевый — это здорово, весело, нескучно и весенне. И надеюсь, что этот весенний мартовский контакт...(вдруг прервался и поправил себя) Нет, я точно знаю — он здоровский!

Лена Василевская

Олег Сидорчик:

О СПЕКТАКЛЕ:
— Я актёр свободного театра. Спектакль поставил Андрей Савченко (театр «Компания»). В спектакле я играю Х.Х. вместе с моим коллегой, который играет персонажа А.А. плюс два человека,изображающих ангелов-хранителей. Мне очень дорога эта пьеса. В ней огромное поле для актёрской деятельности. Хорошие сюжетные повороты, присутствует глубина проблемы.Каждый зритель сможет найти что-то своё. Слава богу, у хороших авторов, таких как Мрожек, не рассматривается какая-то одна проблема. Обычно присутствует целый ряд проблем, затрагивающих каждого человека. Там есть, что находить.К сожалению, этот спектакль мы играем нечасто. В среднем 3 раза в год. Работали над спектаклем долго. Иногда думали о том, чтобы бросить из-за напряжённого графика. Сейчас я думаю, частота показов спектакля будет увеличиваться.

О СВОЕЙ РАБОТЕ:
— Мрожеком всё так грамотно и тонко прописано, что играть,безусловно,комфортно. Мне,наверное,сложнее понять персонаж А.А.,который проводит что-то вроде экспиремента над своим соседом. Такие люди крайне редко встречаются в жизни, по крайней мере, в моей. А вот Х.Х. — это довольно распространённый тип поведения, существования. С годами он для меня становится всё более отчётливым,обобщённым и нарицательным.

О ТЕМЕ СПЕКТАКЛЯ:
— Тема очень ценная: избавление от рабства в себе, каких-то страхов. Я считаю,что на сегодняшний день эта тема для нас самая актуальная.

Дмитрий Есеневич:

О СПЕКТАКЛЕ И СВОЁМ ПЕРСОНАЖЕ:
— Роль предложил мне Андрей Савченко, когда я ещё учился в Академии искусств. Я думаю, что ещё зеленоват для такой роли. Есть вероятность того, что эта роль будет развиваться. Хотя сегодня был менее удачный спектакль,как мне кажется. Особой подготовки перед спектаклем нет. Я стараюсь, чтобы мои герои не влияли на меня. Хотя недавно перечитывал пьесу. Понравилось. Век живи,век учись. Все разногласия по ходу работы разрешаются методом проб и ошибок. Наш режиссёр очень терпеливый человек. Я его называю «муравей», потому что он всегда в процессе.

О «М.@RT.КОНТАКТЕ»:
— Надо пробовать, идти вперёд, искать новых молодых артистов. Я на фестивале уже в третий раз. Думаю, что у нас должно быть больше различных фестивалей, профессиональных, хороших, красивых, чтобы зритель мог выбирать.

***

Слесарь Дима. 19 лет:
— Музыкальное сопровождение не понравилось, можно было и лучше. Слишком затянули выступление. К концу начинало надоедать. Было слишком темно, но очень понравились декорации и люди в чёрном.

Мария. 24 года. Продавец:
— Из всех увиденных мной спектаклей, этот самый скучный. Это было видно после антракта, когда почти пол зала ушли с выступления. В такой ситуации очень жалко актеров, которые старались для нас, а мы...

Пожалуй, тема «не таких» людей была актуальна не только во времена Лермонтова и «Героя не нашего времени», но и сейчас. Каждый учился в школе и легко может вспомнить пару-тройку примеров на тему: «А помнишь, как мы Светку из 9 "Б" гнобили?».. Жаль, что человек — существо, кричащее на каждом углу о своей индивидуальности, не способно принять эту индивидуальность в других. Спектакль «Зверь», показанный на пятый день фестиваля, яркий тому пример. Мы пообщались с исполнителями главных ролей Виолеттой Давыдовской и Андреем Куриловым и узнали, что же они думают по этому поводу.

Виолетта Давыдовская:

— Расскажите ваши первые впечатления о спектакле, каковы ваши ощущения после игры?
— Ощущение приятное. Все происходит не так, как у себя на площадке, новый зритель, совсем по-другому реагирующий. Наш театр в Могилеве уже во второй раз, лично я в первый.

— В спектакле вы играете единственную продолжательницу рода. ...
— Я во время спектакля не задумываюсь об этом. Как-то я подумала об этом, надо же, она получается главная по населению Земли! Но вот чтобы эти раздумья принесли какие-то плоды, такого нет.

— Вы долго учились разговаривать в такой изощренной манере?
— Мы постепенно пришли к конечному результату, который вы видели сейчас. Очень тяжело шли репетиции, сложно было привыкнуть.

— Чем наша публика отличается от вашей?
— Здесь очень важно для актера, что он играет на другой зал. У вас очень уютный зал, он поменьше нашего, но здесь акустика лучше. В Москве нужно почти кричать, чтобы слышали задние ряды, а здесь чуть громче скажешь — уже крик. Происходит моментальная адаптация. А зрители — люди, такие же, как у нас. Просто у нас очень много людей, которые уже нас знают, и мы их воспринимаем как родных. А здесь такое ощущение, что люди думают: «Ой, что это они там сейчас показывают?»

— Насколько тема, поднятая в спектакле, актуальна на данный момент?
— На все сто процентов! Здесь поднята тема скинхедов, фашизма, неприятия человека только потому, что он другой. Это главное. Люди не смотрят на какие-то человеческие качества, а обращают внимание только на то, что «не так, как у них».

— В конце мы ожидали, что вы всетаки останетесь со Зверем, а здесь иная концовка... Если брать поднятую тему, то выходит — впереди ничего светлого?
— Режиссер сделал так специально. Это достаточно обсуждаемая тема, человеку действительно страшновато, неужели впереди останется такое вот быдло. Молодежь уже идет к этому: никто не читает книг, ничего не знает, и мы к этому и придем, если люди не будут в голове переваривать, переворачивать что-то. Поэтому и такая концовка, чтобы люди задумались.

Андрей Курилов:

— Как вы себя ощущаете в шкуре зверя, играя в спектакле?
— Да неплохо. Там даже не в шкуре зверя, наверное, а просто выходишь, работаешь со своей подачей, говоришь то, что хочется рассказать про себя через персонаж.

— Получается, что вы в спектакле — яркая индивидуальность, так называемая «белая ворона». У вас лично в жизни такого не было, выделялись чем-то из толпы?
— Я раньше был рыжий и выделялся этим пигментом. Это не то, чтобы мешало, а обособляло меня. На самом деле это здорово и не надо этого стесняться!

— Каково ваше отношение к поднятой в спектакле проблеме? Вот к этим, как нам сказала Виолетта, скинхедам, которые гнобят тех, кто не такой, как все.
— Я думаю, проблема здесь шире, чем просто скины. Там тема инаковости, что один не принимает других, не смотря на твердые доводы, что и те и те люди. Как тут можно относиться? Я думаю, что наше отношение высказывается этим спектаклем.

— А вы согласны с концовкой спектакля?
— Я, честно говоря, не люблю хэппи эндов на американский манер. Я полностью с ней согласен.

— Какую фразу в спектакле вы считаете центровой в вашей роли?
— «Один зверь — плохо. Вместе — горы».

Кристина Богатырева, Ирина Тишина

Александр Пушкин (иной):

— Казалось, что после «BACK IN YOU USSR» уже не дождёмся ничего лучше. Такой стадиональный взрыв аплодисментов не превзойдет уже ничто, но нет!!! Успех спектакля «Зверь» Нового Драматического театра ничуть не уступает, но это успех другого качества и силы. Это показывают мягкие, как летний дождь, аплодисменты после...

Мне кажется, что такое настроение создаёт музыка, но не это самое удивительное, а то, как режиссёру удалось подвести меня, зрителя, к таким тонким переживаниям (Пушкин — тонкая натура, уверяю вас! — прим.наборщицы). Современных людей вообще тяжело как-то усмирить, пригласить к спокойному диалогу, а тут — грустная философская сказка, словно рассказанная «любимой бабушкой».

Сначала, яркие костюмы, и чётко читаемые детали костюмов: галстуки на юбке у матери, как символ того, что она — шея мужа-кормильца. Муж одет во фрак. Он интеллигент, прослойка общества: маленькая зарплата, стремление к идеалу, плебейское раболепие перед властью, нежелание принимать то, чему не учили в школе, и, как ни парадоксально, быстрая адаптация, привыкание из разряда «А что, и так нормально».

Дочь увешана воинскими знаками отличия и это не случайно! Когда рождается ребёнок, он всем командует: когда есть, ходить в туалет, просто «шалить», потому, что возраст такой.

Тем более, когда один ребёнок в семье. А уж тем более, когда он, может быть, последний на планете!

«Гламурный подонок», имеющий вес в обществе «по факту». Три слова, «бляха муха», в лексиконе, а все смотрят ему в рот и «Ооо! Как хорошо говорит!!!».

Вся эта бездна символов, не говоря о метафизических моментах, точёная актёрская игра не оставляют зрителю шансов на какие бы то ни было разночтения и, тем более, скуку.

Олег Сидорчик:

О СПЕКТАКЛЕ:
— Я актёр свободного театра. Спектакль по ставил Андрей Савченко (театр «Компания»). В спектакле я играю Х.Х. вместе с моим коллегой, который играет персонажа А.А. плюс два человека,изображающих ангелов-хранителей. Мне очень дорога эта пьеса. В ней огромное поле для актёрской деятельности. Хорошие сюжетные повороты, присутствует глубина проблемы.Каждый зритель сможет найти что-то своё.Слава богу, у хороших авторов, таких как Мрожек, не рассматривается какая-то одна проблема. Обычно присутствует целый ряд проблем, затрагивающих каждого человека. Там есть, что находить.К сожалению, этот спектакль мы играем нечасто. В среднем 3 раза в год. Работали над спектаклем долго. Иногда думали о том, чтобы бросить из-за напряжённого графика. Сейчас я думаю, частота показов спектакля будет увеличиваться.

О СВОЕЙ РАБОТЕ:
— Мрожеком всё так грамотно и тонко прописано, что играть,безусловно,комфортно. Мне,наверное,сложнее понять персонаж А.А.,который проводит что-то вроде экспиремента над своим соседом. Такие люди крайне редко встречаются в жизни, по крайней мере, в моей. А вот Х.Х. — это довольно распространённый тип поведения, существования. С годами он для меня становится всё более отчётливым,обобщённым и нарицательным.

О ТЕМЕ СПЕКТАКЛЯ:
— Тема очень ценная: избавление от рабства в себе, каких-то страхов. Я считаю,что на сегодняшний день эта тема для нас самая актуальная.

Дмитрий Есеневич:

О СПЕКТАКЛЕ И СВОЁМ ПЕРСОНАЖЕ:
— Роль предложил мне Андрей Савченко, когда я ещё учился в Академии искусств. Я думаю, что ещё зеленоват для такой роли. Есть вероятность того, что эта роль будет развиваться. Хотя сегодня был менее удачный спектакль,как мне кажется. Особой подготовки перед спектаклем нет. Я стараюсь, чтобы мои герои не влияли на меня. Хотя недавно перечитывал пьесу. Понравилось. Век живи,век учись. Все разногласия по ходу работы разрешаются методом проб и ошибок. Наш режиссёр очень терпеливый человек. Я его называю «муравей», потому что он всегда в процессе.

О «М.@RT.КОНТАКТЕ»:
— Надо пробовать, идти вперёд, искать новых молодых артистов. Я на фестивале уже в третий раз. Думаю, что у нас должно быть больше различных фестивалей,профессиональных,хороших,красивых, чтобы зритель мог выбирать.

Слесарь Дима. 19 лет:
— Музыкальное сопровождение не понравилось, можно было и лучше. Слишком затянули выступление. К концу начинало надоедать. Было слишком темно, но очень понравились декорации и люди в чёрном.

Мария. 24 года. Продавец:
— Из всех увиденных мной спектаклей, этот самый скучный. Это было видно после антракта, когда почти пол зала ушли с выступления. В такой ситуации очень жалко актеров, которые старались для нас, а мы...

Девушка, 16 лет:
— Мне понравилось, хотя мои родители считают,что спектакль не стоит такого внимания. Мне понравилось, что Зверь пытался научить людей чему-то новому.

Виктор Андреевич, преподаватель вуза:
— Мне понравилась фраза: «Зверь — это урод человека, а на самом деле человек-урод зверя».

Девушка, 20 лет:
Очень атмосферный,похож чем-то на сказку. Понравились костюмы.Оригинальное представление реальности.

Даша, 21 год:
— Мне не понравилось. Слишком просто. Спектакль «Завтра была война» мне понравился больше. Хотя игра актёров, безусловно,сильная.

Саша, 21 год:
— Фантастически! Игра актёров великолепная,а ведь постановка не из лёгких. Возможно,автор показывает нам будущее,что ждёт человечество.

Илья, 23года:
Очень хороший уровень. Напомнил мне по уровню «Воробьиную ночь».

Некто Колокольчикова:
— Мне понравилось,я в восторге. Шикарная игра актёров! С первых минут они влюбляют в себя, подкупают какой-то своей непосредственностью. Очень искренние.Зажигательные танцы и песни!

Стерлядь:
— В такой аллегорической форме зарыт очень богатый смысл.Каждый может задуматься после этого спектакля: что такое индивидуальность в этом сером мире. Кто же человек, а кто же зверь?

Наталь Шнайдер:
— Первый раз на таком необычном спектакле. Интересно то, что показывается сущность людей, к которой мы, наверное, приближаемся. В то же время есть надежда на что-то хорошее.

Мария. Студент:
— Такая хорошая-хорошая сказка, в которой обязательно должен быть хороший конец, а на самом деле, как в жизни. Спектакль про то, кто больше человек.

Алена, в будущем журналист:
— Человек со стеклами оказался не прав. Прав — Зверь. Сочувствие вызывают такие люди, которые во всем следуют за «человеками в стеклах». Они напоминают детей, которые только учатся ходить, говорить, и думать. Люди слишком часто вешают ярлыки друг на друга. Если кто-то сказал, что ты зверь, значит, ты им и умрешь. Но Зверь тоже бывает красивым. Браво режиссеру! Браво, актеры!

Имя Вячеслава Долгачева постоянным зрителям форума известно. Новый Драматический Театр из Москвы второй раз принимает участие в основной программе. В театральном мире имя Долгачева, безусловно, имеет вес и авторитет. Мы не могли не попросить его ответить на несколько вопросов.

— Поделитесь впечатлениями о форуме М.@rt-контакт. Несёт ли он особый дух, который отличает его от фестивалей подобного рода.
Мы на этом форуме во второй раз. И тогда, и сейчас нужно отметить какой-то особый молодёжный дух фестиваля. Очень молодая аудитория смотрит, что нам особенно приятно. Мы ориентированы на молодого зрителя в нашем родном театре в Москве. У нас тоже существует молодой студенческий зритель — студенты и люди до 30 лет. Хотя приходят люди разных возрастов. Но основной контингент — студенчество. Когда мы попадаем сюда, мы почти оказываемся, как у себя дома, в такой же среде. Я не могу ничего сказать о фестивальных спектаклях, потому что мы приезжаем сюда на очень короткий срок и почти ничего не видим. К сожалению, я видел только вчерашний спектакль «От красной крысы до зелёной звезды», поэтому у меня не сложилась картина всего форума. Но ощущение от работы, от приёма, от атмосферы фестиваля очень приятное.

— Ваш театр часто экспериментирует?..
— Я бы не сказал, что это эксперименты. Любой спектакль, любой акт творчества экспериментален по своей сути. Всякое творчество — это создание того, что ты не делал, того, что не изведано. Сегодня понятие эксперимент забито, стёрто и претенциозно.

— Театр называется Новый Драматический театр. Всё новое со временем становится старым. Как думаете, с вашим театром может это произойти?
— Становится старым очень быстро. С любым театром это может случиться, в том числе, и с нашим. От этого никто не застрахован. Я работаю в театре сорок лет и заметил такую тенденцию: тот самый авангард, к которому стремятся многие, — это то, что стареет быстрее всего. Для меня любой авангардный театр самый старый театр. Молодые режиссёры, которые хотят быть авангардистами, показывают свои опусы и совсем не подозревают, что я видел всё это энное количество раз. Видел и приёмы, и подходы, и типы мышления, и попытки во что бы то ни стало что-то открыть. Самым новым всегда остаётся человек: нет ничего новее серьёзного взгляда на живого человека. Нужно быть в состоянии увидеть в человеке живость, неповторимость, уникальность. Каждый из нас ни на кого не похож. Это и есть то, к чему мы стремимся. Название театру придумывал не я. С моей точки зрения, название очень неудачное и обязывающее. Когда я пришёл в Новый Драматический театр (ранее работал во МХАТе им.Чехова), я подумал, как под этим названием возможно жить. И сказал себе — очень легко. Всё должно быть просто. Что это значит? Необходимо осуществлять поиск репертуара. У нашего театра репертуар, который в Москве вы больше нигде не увидите. Мы никогда никого не дублируем. У меня самая молодая труппа, которая постоянно обновляется. Артисты, которых вы сегодня видели — молодые актёры. Они новы, потому что с одной стороны очень молоды, с другой стороны — большие мастера.

— Актёрам, удаётся очень ярко показать животные инстинкты. Это вводит в лёгкое оцепенение.
— Лысые всегда отличаются от длинноволосых. Для одних — это шоу, для других — нечто противоположное. Нельзя забывать, что человек — часть животного мира. В нас столько же звериного, сколько и не звериного. Как это проявляется и что с этим делать и есть проблематика спектакля.

— Является ли логичным итогом гибель человека разумного из-за неспособности различить себе подобного.
— Это проблема очень живучая. Почемуто мы не любим соседей, которые живут за забором. Для нас они самые неприятные, сложные и конфликтные люди. Почему-то нам кажется, что они другие, не просто другой национальности или похожие на зверей, а совсем иные. Здесь всё можно рассматривать и раскручивать в глобальных масштабах.

— В спектакле появляется человек в очках. Он существует только в воображении героев?
— Почти как я. Я тоже в очках с детства. Меня называли очкариком. Представляете, как я страдал (смеётся). Причём я не хочу снимать очки и надевать линзы, никогда этого не сделаю. Буду очкариком до конца. Я, кстати, с детства с бородой тоже. Начал заниматься режиссурой и тут же бороду пустил, чтобы быть старше всех, с кем работал. Она придаёт солидность, вес, возраст. Я поседел недавно. Все думают, что я старше, чем есть на самом деле. А человека в очках семья раньше видела. Потом его потеряли и стали искать. У них было ощущение, что остались только они и ещё один человек в очках. Он был в очках и кто-то решил, что он умный.

— Как думаете, что ощущала публика, когда смотрела спектакль?
— Все люди разные. Публика не бывает одинаковой. Театр, конечно, прекрасен тем, что он аккумулирует и формирует некие коллективные реакции. Я думаю, что зрители первые минут пятнадцать были в большом напряжении, не понимали, куда попали. Потом стали медленно расслабляться. А когда расслабились, стали дышать и воспринимать всё, что происходило, адекватно. Однако так воспринимается основной массой. Я не знаю индивидуальных реакций. Кому что ближе-дальше, кто за кого болел...

Катерина Ильянкова

Интервью

В предпоследний день «М.@rt.контакта» наконец-то удалось «поймать» известного режиссера и задать ему пару-тройку вопросов. Господин Варнас с удовольствием пошел на контакт и вот что получилось...

— Вы ведь на «М.@rt.контакте» в первый раз. Что вы можете сказать о фестивале?
— Прекрасный фестиваль, просто прекрасный. Я вот только что, правда, из монастыря. Монастырь произвел на меня вооб- ще чудесное впечатление.

— Вы были в Подниколье?
— Да, был в Николаевском монастыре. Очень понравилось.

— Вы ведь спектакль «Эмигранты» не смотрели, а поехали в монастырь. Вы глубоко религиозный человек?
— Ну, не знаю, насколько глубоко я религиозен, но верующий. Религия играет большую роль в моей жизни, не последнюю и не случайную. Это есть целое мироздание. Каждый человек на землю приходит в поисках своего храма. Есть разные пути, но все они стремятся к вершине горы. Но одни идут с одной стороны на вершину, другие — с другой (это как бы религии выбирают разные). Но цель у всех одна и та же — полное освобождение от привязанностей, определенных ценностей. В смысле, только когда определенные моральные ценности упорядочиваются, тогда можно говорить, как говорил Валери Вилар: «Пока человек не захотел стать Богом, он еще человеком не может называться». В этом что-то есть. Не в плане всесиль- ности, но в смысле обладания божественными качествами: прощение, понимание. Мы в себе должны это воспитывать. И религия — это один из путей воспитания.

Театр тоже определенного рода религия, если на него смотреть так, как я говорил уже: нельзя браться за работу, если ты не готов пожертвовать ради нее своей честью и даже жизнью. Иначе не прикасайся к ней. От этого очень многое зависит, особенно важно наше влияние на людей, которые приходят на нас посмотреть. Все встречи не случайны. Мы должны понять ответственность за то, что мы делаем. Не случайно после некоторых ролей у актеров бывают большие проблемы со здоровьем. Этот мир, который мы строим, после занавеса продолжает жить своей неконтролируемой жизнью, независимой от нас. Мы в ответе за то, что мы допускаем. В этом плане религия занимается тоже духом человеческим, вопросами бытия. С моей точки зрения в театре тоже все может быть интересно: кому-то, кто не может прочитать текст пьесы дома, придти и послушать этот текст. Но если о театре говорить, как об искусстве, то здесь тоже возникают такие же вопросы, как и в религии. Театр творит мир, и сотворить его нужно из ничего. Мы должны чувствовать, что нужно се- годня. Диалог со зрителем должен состояться, нужно, чтобы он достиг своей цели. Это, с одной стороны, можно сказать, провокация для человека. Мы провоцируем человека на размышление. Чтобы достичь этого, театр должен добиться определенного уровня. И одна из возможностей достижения этого — молчание.

В религии тоже есть все необходимые для воспитания актера вещи. Поэтому если говорить об актере-мыслителе, то он должен знать, что именно тишина — самое богатое, самое разноречивое. К этому подойти не так сложно. Посмотрите, наши люди вообще не хотят оставаться в тишине. Им нужно общение: радио, телевизор, газета, сосед — шум, даже шум машин. Вот тогда человек чувствует: я живу. Англичане пробовали сделать такой эксперимент: они выбрали несколько студентов, которые были больше всего развиты, у них было самое развитое мышление, и поместили их в пространство, где они теряли время и место. Предметы, которые окружали их, были непонятны им. Находились они в полной темноте и в полной тишине. В этой тишине самые сильные психически студенты сумели выдержать только 35 минут. После 35 минут у них начинались процессы, когда врачи говорили: все, дольше нельзя, иначе сойдут с ума. И вред будет нанесен непоправимый. А вот в восточных школах, которые занимаются этим, на не очень далеком развитии живут десять суток в пещере в горах, где полная темнота, абсолютная тишина, кругом камень, и все это время они проводят лежа. Им подается еда, но с ними никто не разговаривает. И так десять дней. Это постижение окружающего мира, информации, которую мы часто не можем воспринимать изза шума. Это относится и к тому, что спать нужно ложиться не позже двенадцати часов, иначе информация из космоса не воспринимается. Тайна жизни настолько интересна и настолько богата, что кажется, что нельзя успеть в этой жизни всего постичь.

В связи с этим американские ученые решили подсчитать, сколько же лет может прожить человек. Мечников как-то писал, что возможно прожить 130 лет. Американские ученые же выяснили, что человеческому мозгу достаточно четырех часов отдыха, а тело не нуждается в особом отдыхе как таковом. То есть когда человек, например, сидит, его тело отдыхает. То есть человеческие резервы очень велики.

Если взять монашеские ордена, то японские монахи в Мире живут дольше всего. Средний возраст монаха — 93, теперь уже, по-моему, 95 лет. Средний! А если посмотреть, как они живут! Очень аскетически. Минимум еды, минимум сна. Так было и двести лет назад, и пятьсот. Что кушали тогда, то кушают и сейчас. И чувствуют себя прекрасно.

— Скажите, вы давно интересуетесь такими вещами?
— Да, довольно давно. Мой первый учитель сказал: «Моя задача — заразить вас одной болезнью: чтобы вы всегда хотели быть в пути к знанию». И, мне кажется, мы заразились этой тягой быть всегда учеником. Этому я очень рад, потому что это как бы двигает тебя. И это не пустые Сократовские слова, что чем больше ты знаешь, тем больше чувствуешь, что ничего не знаешь.

— А чем могилевский форум отличается от других?
— Мне сложно сказать, потому что бело русских форумов я очень мало видел. Но могу с радостью отметить, что театр все-таки находит надобность в том, чтобы произошел некий контакт, чтобы была возможность прикоснуться и зрителям, и театралам, чтобы состоялся диалог. Диалог — это лучшее, что вообще в жизни придумано, потому что это возможность поделиться своими взглядами, что-то услышать от другого. Смотря разные спектакли, видишь разные точки зрения на мир, на профессию, на то, что считают важным, как это выражается. Театр, который просто читает пьесы, — это литературный; театр, который пытается выражаться не столько словами, а театральным языком, — это настоящий театр, театр другого уровня, где все сложнее. Тут тоже все это присутствует, у когото хуже, у кого-то лучше. И это хорошо.

— Какие спектакли вы могли бы выделить на «М.@rt.контакте»?
— Вот, скажем, спектакль Омского театра («От красной крысы до зеленой звезды» — прим.ред.) очень интересный по языку во всей первой части. Он довольно сложный по современному театральному языку и по той пунктирности, где не всегда все до конца прожевано. Но это в первой части. Исключая эти задлинненности, все эти нюансы, которые есть в нашей профессии. После первой части я подумал: ну, наконец-то, первый спектакль, где актерам можно дальше расти. Но потом они как-то опустились ниже того уровня, который был поставлен в первой части. Где-то и в бытовой театр перешли. Но их тоже можно понять, это ведь разные школы, может, некоторые актеры не состоялись. Но это очень хорошая заявка, интересная. Я думаю, в будущем работа этого режиссера может довольно серьезно развиваться.

Но Харьковский спектакль (Театр 19 «ЧМО» — прим.ред.) проще по театральному языку и чище по исполнению. Он единый, он завершен от начала и до конца. Хорошо работают актеры в ансамблевом плане. Я не знаю, какой выбор сделают зрители, но эти два спектакля (пока) я могу отметить для себя как интересные.

— Вы работали на мастер-классе с могилевскими актерами. Что у них есть и чего недостает?
— Вы знаете, обычно мастер-класс бывает дольше, если хочется добиться какого-то результата. Но дело еще в том, что они заняты еще и молодой режиссурой. Поэтому я не смог поработать с ними со всеми, чтобы ощутить их и понять. Мне вот понравилось то, что у них открыто восприятие того, чего они не знают, они не закрыты, как уже состоявшиеся актеры. Это вот есть такая тенденция русской школы. И это очень хорошо. Они открыты к познанию, к восприятию нового. А так нужно работать, чтобы посмотреть уровень. Два дня по три часа — это ничего, мелочь. В первую очередь они должны тебя чуть-чуть познать, понять, о чем ты говоришь, что это значит. Не слова понять, а то, что эти слова значат. На второй день, когда мы занимались уже профессией, я смог немного их почувствовать: как и все нормальные молодые актеры, для меня всегда это интересно.

— Сколько обычно требуется для мастер-класса времени?
— Это по-разному. Иногда я работаю по восемь часов в день или больше в течение недели, и тогда виден результат. Это очень, очень кропотливая работа. Это даже намного сложнее, нежели постановка нового спектакля, потому что это новые люди, каждого нужно почувствовать, повести в ту или иную сторону. Это не просто времяпрепровождение, это очень тяжелый труд. После этого ничего не хочется, только душ и постель.

— Каким должен быть материал, чтобы вы захотели поставить по нему спектакль?
— Мне интересно, когда присутствует ассоциативная логика снов, где начинается тот мир, который в реальности не существует, фантазии. С этим материалом можно работать много: сотворять мир, уводить куда-то в фантазии, в область сна, приводить через это зрителя к каким-то вещам, которые с первого взгляда далеки от цели. Из этого мне интересны такие авторы, как Йонеско, Станислав Виткевич. Над ними я работал, и это очень интересно и очень сложно. Это такая высокая математика, потому что там есть много опасностей и так называемой дьявольщины, чертовщины. И эту чертовщину нельзя просто так оставлять, ее нужно переводить и очищать. Потому что сейчас такое время, когда мы всей своей жизнью довели мир до ситуации апокалипсиса, когда творятся многие непонятные вещи. Один из показателей нашего духовного упадка — это то, что люди стали просто потребителями. Ад на землю приходит через наше равнодушие друг к другу. В этих материалах можно показать ту крайность, чтобы человек задумался, взглянул в совершенно противоположную сторону, что ценность в другом. Потому что в этой жизни важно то, что мы можем с собой взять с тонущего корабля. Тот же сундук с золотом скорее потянет нас ко дну, чем поможет выжить. Важно то золото, те ценности, которые у нас в душе. И важно дать другим прикоснуться к ним. Важно другим дать почувствовать это. Именно почувствовать, потому что поучения никому не нравятся, они не воспринимаются. Я всегда говорю: никогда нельзя научить, можно только научиться. Мы можем создать для зрителя те условия, чтобы он захотел думать, размышлять, выбирать.

На сцене мне важен театр, а не то, что вы можете прочитать в литературе. Если вы читаете что-то дома, то я не нужен, да и театр такой мне неинтересен. В театре нужно создавать мир и находить язык театра.

— Что бы вы хотели пожелать Могилевскому театру? Форуму? Может, есть какие-то предложения, что можно изменить?
— Я думаю, что всегда нужно приглашать на фестиваль тех, чьи спектакли кажутся организаторам самым интересным, чтобы это помогало иметь более активный диалог со зрителем и другими режиссерами, актерами. Нужно, чтобы при просмотре спектакля говорили: здесь мы видим то, чего еще не было. А вообще, нужно искать, с честностью относиться к своей работе, к своей профессии, с честностью быть в поиске. И тогда найдется и сформулируется то, о чем нельзя будет сказать: там должно быть так, как может быть на этой земле, в этой среде, в это время. И это будет самым правильным, потому что как раз это будет необходимо и это будет выходить отсюда. Потому что обычно всюду театр разный. И когда театр начинает повторяться, как это часто происходит в Европе в оперных театрах, когда ставится опера, а потом продается в другое место, это уже тиражирование. И тиражирование, даже очень хорошего спектакля, совершенно не нужно. А то, что идет из корней народа, его прошлого, вот это очень важно услышать.

Анжелика Зайцева

Это не мои слова, а моего коллеги Пушкина (тоже Александра Сергеевича, но из редакции «Вестника»). Точнее, не слова, а бурное восклицание. Я искренне сочувствую тем, кто не смог или не захотел придти на мастер-класс Саулиуса Варнаса. Такого заряда положительных эмоций я в жизни не получала! Та пара-тройка человек из нашей редакции, которая пришла на сие мероприятие, потом с бурной жестикуляцией и огнем в глазах рассказывала коллегам по цеху о том, ЧТО они пропустили. Четыре часа пролетели как один, а хотелось слушать еще и еще этого удивительного человека. Но обо всем по порядку.

Вначале господин Варнас рассказал немного о себе. Удивил всех присутствовавших наличием пяти (!) высших образований. Показал отрывки из своих спектаклей и приступил непосредственно к мастер классу: «Я хочу начать вот с чего. В одной из японских школ есть такая присяга: «Никогда не бери в руки кисть, если ты не готов ради своей будущей работы пожертвовать своей честью и даже отдать жизнь». Эти слова — как внутренний выбор, решение, как ты должен творить. И говорится еще, что один мазок кистью или точка, поставленные на картине, может убить или возродить. Вот наш взгляд на свою профессию должен быть таким.

Только что я приехал из Македонии, где была большущая международная конференция, суть которой была в том, что такое театр, куда театр может двинуться и что может зависеть от него. Потому что наука зашла настолько далеко, что уже...

Было время, когда актеров даже не хоронили на кладбище. В этом был резон. Мы должны не забыть то, что мы творим, то, что мы создаем своей энергетикой. Это имеет жизнь после завершения спектакля, это никуда не исчезает: или это мусор, который загрязняет, или это очищающая энергия, божественная. Мы это должны знать. Это можно доказать, это доказуемо. И зная это, вы должны каждый выходить на свою работу в соответствие с этим.

Не случайно есть авторы пьес, которые мы берем и после которых начинается целая плеяда событий, которые рушатся. Одна из таких пьес — «Макбет». Я могу рассказать массу историй, которые заканчивались трагично. Совсем недавно, несколько лет тому назад, мой очень хороший знакомый, мой коллега, один из самых талантливых режиссеров Европы и мира, ставил «Макбет». Он еле жив остался, еще б чуть-чуть — и все. Его жена, наверное, его вымолила, чтобы он вернулся, потому что он был уже обречен. Актер, который играл в этой роли, получил инфаркт. И он тоже елееле выкарабкался. И как-то пошел разговор об этих вещах, я рассказал эти истории, и режиссер из Бухареста, который сидел возле меня, говорит: «Я только начал репетировать и на третий день сломал ногу». Ну, это как бы тот случай (с «Мак- бет» — прим.ред.), но материалов в драматургии есть масса, даже на этом фестивале.

Это не значит, что нельзя к этому прикоснуться. Это значит, как велика ответственность, когда ты проходишь через это, понимаете? Время — театр, который есть слуга литературы в мировом масштабе. Если берется текст — и пьеса читается актерами: лучше, хуже, более органично, менее органично. То есть текст со сцены просто читается — это такой театр литературы. Но это не театр. Настоящий Театр — это когда в любом материале, который вы играете, есть вопрос, на который всегда нужно ответить: что, кто, как. Так вот на обсуждении мы тоже можем слышать про «что», «кто», но про «как» мы редко слышим. Потому что это основное, это язык театра. Что театр? Каким образом театр рассказывает свою историю? Потому что мне, придя в театр, не очень интересно слушать историю, которую я могу послушать дома. Я гораздо лучше смогу представить это дома в своем воображении. В театре зритель должен увидеть то, что дома он не прочтет. Вот тогда начинается театр.

Театр начинается тогда, когда начинается то, что невозможно. А невозможно прыгнуть в воду и под водой подкурить сигарету. Интересно то, что невозможно — вот это сочинение. Значит, ответственность за то, что ты выбираешь, и понимание того, что ты можешь с этим сделать, что ты можешь этим материалом сказать, что у тебя за твою жизнь накопилось. Это диалог, это провокация. Если говорить сложнее, это начинается такая высокая математика в искусстве. Нужно уметь спровоцировать зрителя на разговор с самим собой. Этого можно достичь по-разному. Но исходя из моего опыта, единственный путь, мной нащупанный, можно спровоцировать его подсознание, что-то заложить в его подсознание. А чтобы это сделать, нужно пройти три уровня.

Спектакль смотрится в трех измерениях, точнее, я его смотрю так: как цвет, как движение красок; как двигается форма — мизансцены, все такое; и я слушаю спектакль, его вербальную сторону, не семантику. Если отдельно в этих трех уровнях я достигаю гармонии, то можно быть уверенным: зритель твой. Достигается то, что у него закладывается информация, от которой он не может освободиться.

Но здесь существует большущая ответственность. Из этого следует, что театральный институт работает как божественный институт, он творит мир. Он создает мир, как Бог его создал. Значит, он ответственность имеет за то, какой мир он создает, что он запускает. Театр тоже создает мир, который он запускает.

В моей жизни был такой опыт, который меня шокировал. Это была «Женщина-море» (я вам потом могу показать, если будет время). Ко мне подошли люди, совсем мне незнакомые, которые мне сказали: «Вы знаете, после ваших спектаклей мы разошлись. Мы разошлись давно. У меня уже новая семья, родился ребенок, мы прекрасно живем. Тогда у нас детей не было, не было настоящей полной семьи». И у меня две семьи такие приехали. Получается, спектакль может воздействовать на зрителя настолько сильно, что меняет их судьбу. Это не просто игра, мол, мы так побаловались, что-то показали, поговорили. Это зависит от того, как ты программируешь, что ты хочешь от зрителя. Это то же самое, что в восточных единоборствах бойцы дают клятву, что не поднимут руку на человека, который не готов драться на том же уровне. Это образ жизни, образ чести. Его могут избить, но он не будет бить, потому что знает, что может убить. То же самое и мы.

Если говорить о спектакле, то слова в нем не действуют. Слова — это литература, а театр должен иметь свой язык. Нужно брать текст на минуту, а играть десять минут. Вот тут и начинается театр. Это, конечно, можно оспорить, но таким образом надо мыслить.

Так вот все это передается энергетикой, той, которую ты имеешь. И ее нужно уметь накапливать. Надо уметь владеть энергетикой так, чтобы не навредить другому. Это сложнейшая наука«...

Вот лишь малая часть той полезной информации, которую нужно знать не только актерам. Взять хотя бы абсолютно простые упражнения, которые показывал Саулиус. Когда мы их делали, вся усталость исчезла. Заряд бодрости на целый день неимоверный просто!

Восхищаться мастер-классом и господином Варнасом, конечно, можно до бесконечности. Главное, что такой мастер приехал к нам на форум и согласился поработать с актерами. Остается позавидовать тем нескольким счастливчикам-актерам, которые работали с режиссером на протяжении двух дней мастер-класса.

Анжелика Зайцева

Чтобы организовать самый настоящий взгляд со стороны, участникам обсуждения пришлось отъехать за город, поближе к ёлкам-берёзкам. Первая мысльпромелькнувшая в моей голове, когда вышли из автобуса и нас встретила гончая борзая, была: «Хоть бы круглый стол о белорусском театре не получился в стиле «Особенности национальной охоты»! Но, по-видимому, общение с животными (там же выяснилось, главная тема нынешнего форума 1 свиньи) настроила на нужный лад и чисто символический стол из самодельного вина, сыра, чая и шоколада доказал, что люди пришли поговорить, а не прикрывали банкет благими намерениями.

Одной из причин появления идеи круглого стола, как сказал Сергей Ковалёв, было то, что они «тоже решили заняться делом, а то, все участники форума что-то, пишут, чем-то занимаются, а мы только играем в бильярд и ходим в боулинг...».

Собрались ответить на проклятые русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» с белорусским театром?

Сергей Ковалев, как рефери, следил за тем, чтоб участники не «растекались мысью по древу», а говорили более конкретно о белорусском театре.

Театр как-то разделился на «Театр в Беларуси» и «Театр из Беларуси». Т.е., если говорить о «Театре в Беларуси», можно называть какие-то отдельные имена. Но если говорить о Театре из Беларуси, то здесь не хватает национального своеобразия и брэндовости.

Ирина Лаппо: «Вот, когда мы говорим "Русский театр" — всем понятно, о чём идет речь. Если "Берлинский театр", то даже без каких-то знаковых режиссёров все понятно».

В рамках этой же концепции разделения звучали мнения: «Нет знаковых режиссёров», «Проблема белорусского театра в отсутствии свободы» и «Это не такой плохой спектакль, чтобы...» Участники обсуждения задумывались, о том, как по-разному спектакли, созданные в Беларуси, воспринимаются, например, в Польше. Насколько то, что ожидают от белорусов, отличается от того, что белорусы показывают. В итоге пришли к выводу, что Беларусь по-прежнему считают частью России. Во многом этому способствовало признание Виктории Аминовой о том, что «впервые приехав в Беларусь, она не знала, даже, что нужно менять деньги». Не удивительно, что в искусстве не выделяют отдельно белорусскую школу. Из-за этого в рецензиях всегда можно ожидать, что очень похвалят исполнительский состав, но это априори: «если это восточная граница, значит, там будет сильная актёрская школа». Но точно так же, как похвалят актёрскую игру, будут ругать сценографию; и это, опять же, независимо от качества. «Только в склонности к мистицизму, в склонности к лесной поэзии мы отличаемся от русской театральной школы, — говорит Нина Мазур. Особое ощущение жизни, особенное поэтическое чувство, присущее славянам, в массовом сознании должно проявиться в поэтическом театре. Однако нет никакого сомнения в том, что Германия, как и другие страны старой Европы, ждут от нас простецких работ, связанных с какими-то политическими реалиями жизни страны. Если говорить о профессиональном мнении, то я никогда не слышала о том, что белорусский театр где-то и в чём-то ниже, или слабее, или не оправдывает ожидания. Это просто другая часть опыта».

Позже выяснилось, лицо у белорусского театра всё-таки есть и это лицо, как ни странно, нашего президента. От Белорусского Театра ждут скандирования лозунгов, а он ожиданий не оправдывает!

Владимир Петрович: «Когда мы приехали с постановкой "Все пьесы Шекспира" в Варшаву, от нас тоже ждали политического высказывания, а его там нет. Оно не закладывалось. То есть от нас чего ждут: Мы не явление на театральном пространстве? Да! Но принимайте то, что есть! Принимайте как произведение искусства, как продукт».

Саулюса Варнаса волновали преимущественно «проблемы бытия» и он говорил о том, что политические театры имеют право на жизнь, но он туда никогда не пойдёт.

Аполитические настроения не приняли характер эпидемии, благодаря стойкому иммунитету Алексея Стрельникова. Надев будёновку-невидимку, он «выравнивал» мнения о политической составляющей белорусского театра своими призывами к «здоровому» освещению этой темы.

Много внимания было уделено пластическому спектаклю «Не танцы» (реж. Скорняг), получившему на прошлогоднем форуме «Приз зрительских симпатий», равный по значимости Гран-при. Оказалось, что эта работа — пример того, чем может гордиться сегодня театральная Беларусь. Жаль только, что существование таких проектов затруднено.

Оказалось, что «Не танцы» — это действительно событие в белорусском театральном искусстве, раз о нём продолжают вспоминать до сих пор. Виктория Аминова: «Я даже стала дружить с этим режиссёром в ЖЖ, чтобы читать его и чтобы узнать о его творчестве». «Но он ничего не пишет», с грустью добавил Алексей Стрельников.

Типично белорусское это или нет, я не знаю, не такой большой у меня опыт, но то, что это было сильно, мощно и затмило всех, это вне всякого сомнения.

Нина Мазур: «Не танцы» вполне спокойно мог бы конкурировать с кем угодно и где угодно! Получается, что белорусскому театру есть что показать, но об этих постановках не слышно, потому, что некому заниматься их продвижением«.

С Варнас: «Театр для одних — искусство, для других — ещё не искусство, для третьих — уже не искусство!»

Саша Пушкин

Перед спектаклем был разговор о том, что большая часть программы «М.@rt.контакта» в этом году посвящена насилию. Все сошлись на том , что спектакли после просмотра оставляют тяжёлый осадок. Хотелось чего-то светлого и легкого. Уже вечером подтвердились слова Саулюса Варнаса о том, что «всё в жизни происходит неслучайно». В маленький, немодный зал Академии музыки пришла весна, а точнее, ураган эмоций. Описывать происходящее бессмысленно! Это нужно увидеть и прочувствовать самостоятельно. Огромные потоки положительной энергии носились по залу. Хотелось выбежать на сцену и играть вместе с актёрами. А ведь спектакль не комический. В нём затрагиваются сложные поблемы. А решение находится просто,но со вкусом. После завершения вибрировала каждая струна моей души. Такой живой атмосферы я не видела на спектаклях никогда. Актёры были с нами, а мы — с ними. Как результат — всеобщая гармония. Приятно было то, что с режиссёром театра общаться было не только легко, но и душевно.

— Почему спектакль проводился в Академии музыки?
— Этот спектакль требует определённого условия: профессиональным языком оно называется «эффект присутствия зрителя». Мы его обычно играем в пространстве, где зрители сидят вокруг актёров. Актёры находятся внутри пространства. Поэтому мы очень долго договаривались с фестивалем «М.art.контакт». Нам предлагались прекрасные площадки, но мы, когда едем, например в Европу, соглашаемся даже на обычный ангар или что-то подобное спортзалу. Но наши страны бывшего СНГ очень добрые, душевные и хорошие, к сожалению, пока не так технически хорошо оснащены. И вот директор фестиваля предложил нам этот зал. Это площадка максимально похожа по атмосфере на актовый зал, что нам и требовалось в какой-то степени.

— Как рождался спектакль?
— 27 марта будет пять лет нашему спектаклю. Почти все спектакли в театре «ART И ШОК» — это авторские спектакли, т.е. драматургия создаётся театром. Мы все обучались и получали мастер-классы — профессиональное обучение актёрской импровизации. Есть ещё один метод, который называется «создание сценических историй путём актёрской импровизации». Этот спектакль возникал из этого метода. А идея возникла как-то очень просто, из внутреннего желания, т.е. это был просто разговор, даже какое-то чаяпитие за столом. Сначала мы начали вспоминать песенки советского времени. Потом как-то заговорили о том, что советское время было удивительным и что произошло после. Те, кто создавал спектакль, это поколение 90-х годов. Мы заканчивали школу в тот год, когда СССР распался. И мы говорили о нашем поколении. Поколении немного «недоделанном» или «переделанном, т.е. это люди, которые могут заработать какие-то огромные деньги и с таким же энтузиазмом их за неделю спустить, впасть в какую-нибудь романтическую депрессию. Время немножко бандитскоромантического поколения. Говорили, ко- нечно же и о родителях. О том, что сложнее всего было принять новую форму существования, потому что Казахстан пошёл по пути стремительного набрасывания костюма капитализм. Это очень ломает страну, потому что она не совсем ещё готова к таким вещам. Говорили о том, что случилось с поколением, о том, как оно потерялось. Ребята младше всего на 4 года после нас — это уже совершанно новые форматы людей. по мысли своей. Из этого всего мы сложили только один вывод : мы все родом из детства. Все наши комплексы, все наши радости, проблемы-это проблемы, радости и комплексы нашего советского прошлого. Вот из этого и рождался спектакль.

— Расскажите немного о театре.
— Мы независимый театр. В Казахстане существуем уже 8 лет только за счёт своей работы. Мы сами не считаем нужным обращаться к государству за помощью. Допрошлого года основная группа насчитывала 6 человек, — люди, которые создают «ART И ШОК». Конечно, для каких-то спектаклей мы приглашаем актёров из соседних театров, коллег из других городов и стран. Например то, что сегодня играла я, вообще-то играет немецкая актриса Патрисия Гермес. Сегодня вы видели эксклюзив полный, потому что она не смогла приехать. Обычно мы вместе играем этот спектакль. Он также создавался ею. Это, можно сказать, её биография. На сегодняшний день мы можем позволить себе расшириться: мы выпустили театральную школу. Выпускники защищались в декабре, и 5 человек вошли в группу. Не знаю, выживим ли мы. До сих пор это получалось, потому что мы создавали спектакли, на которые пойдёт зритель. Никакой спонсор не сможет вылечить спектакль, если на него не ходит зритель.

— Какой ваш спектакль?
— Спектакль всё же больше драматический, с присутствием в нём немецкой истории.

— Как вы познакомились с Патрисией Гермес?
— Она работала у нас в театре 3 года.

— Как вы думаете, когда детство было лучше: в СССР или сейчас?
— У каждого своя история: кому-то не хватает СССР, кто-то его ненавидел. Мне кажется, это было лучшее время только потому, что мы были все вместе. А с другой стороны я смотрю на эти вещи достаточно просто. Неважно когда было детство в СССР или в 2009 году. Детство по сути своей счастливое. Это скорее вопрос смены идеала. У нас скоро премьера по мотивам произведений Тонино Гуэре. Он более печально смотрит на происходящее и говорит, что мы живём в страшное время(хотя сам видел, что такое война), потому что нет идеалов. Сегодня время разрушений идеалов и мечт. Наш спектакль возвращает чувство надежды. Надежды на что-то радостное, первую любовь, рождение ребёнка. На солнце, песни, мы опять будем вместе бесситься. Ощущение счастья беззаботности.

— Пожелание нашему фестивалю:
— Я бы пожелала нам приехать ещё на ваш фестиваль. Мы очень много где бываем. Недавно приехали с «Золотой маски», где представляли наши спектакли. Бываем на крупных фестивалях. Но такой чудесной и душевной организации не видела. Я не вижу людей, которые всё делают, но я вижу результат. Из мелочей складывается ощущение. Я думаю, что с душой обращаются и с другими участниками. А это в свою очередь автоматически влияет на зал. Несмотря на холод нам было очень уютно и тепло.

— Удалось ли уже посмотреть Могилёв?
— Нам удалось прогуляться только по одной улице, напоминающей немного Арбат.)) Сами мы из города, которому мало лет, поэтому нам будет интересно получше узнать ваш город.

Беседовала Катя Минченко

Я большой любитель фантастики. И, говоря по совести, меня удивляет, что этот жанр, если это жанр, нечасто привлекает внимание театральных деятелей. Не знаю, с чем это связано. Быть может, его считают легким или несерьезным. «Зверь» (Михаил Гиндин, Владимир Синакевич) Нового драматического театра из Москвы, знакомого нам по прошлым контактам, с легкостью разбивает в прах это предубеждение.

Фантастика и сказка — единственные жанры, которые способны быть более реалистичными, чем сам реализм. Они развязывают автору руки, позволяя создавать условный мир, условное пространство, в котором даже обычные и привычные вещи будут видеться в новом свете, становясь более рельефными и осязаемыми. А это ведь одно из качеств, которое мы так ценим в театре! Можно, конечно, обвинять фантастов в том, что они часто буквально соревнуются в поиске средств поразить воображение, тем временем давно исчерпав возможные методы, и невольно повторяя друг друга. Но это же связано с морфологией жанра. Неблагодарное дело нападать на морфологию, не так ли?

Удивительный спектакль режиссера Вячеслава Долгачева стал настоящим подарком зрителю — ни больше, ни меньше! Это совершенно потрясающая постапокалиптическая история о человеке, который пытается в угрожающих условиях определить, что он такое и какое место он занимает в этом мире. Страшная реальность, замечательными средствами и приемами очерченная в спектакле, является шикарным фундаментом для тонкого гуманистического пафоса! (Ну, ты, блин, заговорил языком..._ прим.наборщицы). Больше всего радует меня, что самоопределение человека в этом произведении все_таки происходит, и непреложные ценности выкристаллизовываются именно из понятия семьи — что может быть человечнее! Пессимистичный финал меня не пугает: я не очень ждал, что история закончится мелодраматическим хеппи_ендом. Главное, что истинные ценности — и это ясно из произведения — являются неотъемлемой частью человеческой природы, которая всегда побеждает, даже если слабость человека приводит к личной его драме. А значит, есть надежда. Несмотря ни на что есть надежда на то, что «все будет хорошо», говоря словами Отца — одного из персонажей. Спасибо создателям спектакля, спасибо блистательным актерам за настоящий театр, за настоящий праздник. «Зверь» стал украшением форума.

Тимофей Яровиков

Театральная сказка

Было когда-то на свете пятнадцать оловянных театриков. Все сыновья одной матери — старой Оловянной Мельпомены — и, значит, приходились они друг другу родными братьями. Это были славные, бравые ребята — кулисы на плечах, ружье на стене, сцена колесом, занавес алый, отвороты золотистые, прожекторы блестят... Ну, словом, чудо что за театрики!

Все пятнадцать лежали они рядком в картонной коробке. В ней было темно и тесно. Но оловянные театрики — терпеливый народ, они лежали не шевелясь и ждали дня, когда коробку откроют. И вот однажды коробка открылась. «Оловянные театрики! Оловянные театрики!» — закричал маленький мальчик и от радости захлопал в ладоши. Ему подарили оловянных театриков в день его рождения. Мальчик тотчас же принялся расставлять их на территории страны. Четырнадцать были совершенно одинаковыми, одного от другого не отличишь, а пятнадцатый был не такой как все. Он оказался без помещения, его организовывали последним и зданий в городе ему не хватило. Впрочем, и без помещения он был полон творческих идей, таких же талантливых, как и у театриков с помещениями.

Вот с этим-то театриком без помещения и произошла замечательная история, которую я вам сейчас расскажу.

В стране, где мальчик построил свои театрики, было много разных декораций. Но лучше всех был чудесный картонный дворец, через его окошки можно было заглянуть внутрь и увидеть все постановочные разметки. Перед самым дворцом расположилось чудо авангардного искусства — озерцо с настоящей водой. Оно было совсем как настоящее, вокруг озерца стояли маленькие бутафорские зеленые деревья. По озеру плавали муляжи восковых лебедей, которые, выгнув длинные шеи, любовались своим отражением. Все это было прекрасно, но самой красивой была хозяйка дворца, прима, первая актриса, она стояла на пороге, в широко раскрытых дверях. Она была под стать декорациям, на ней был замечательный костюм, юбочка из тонкого батиста, на плечах — голубой шарф, а на груди — блестящая брошка. Большая и красивая, как ее владелица. Красавица-актриса стояла на одной ножке, протянув вперед обе руки — должно быть, репетировала. Другую ножку она подняла так высоко, что наш оловянный театрик сначала даже решил, что актриса такая же нерепертуарная, как и он сам. «Вот бы мне такую актрису! — подумал театрик. — Да только она ведь наверно на столичных сценах игрывала, вон в каких декорациях репетирует! А у меня что — дощатая сцена, никакой световой и звуковой аппаратуры, занавеса приличного и того нет. Не место такой актрисе в таком театрике. Но все же попробую предложить ей мою сцену...». И театрик притаился за зданием, стоявшим на этой улице. Отсюда он отлично видел прелестную актрису, которая продолжала оттачивать грациозные па, замирала на одной ножке и при этом ни разу даже не покачнулась!

Поздно вечером все люди легли спать. В доме стало совсем тихо. И театрики устроили фестиваль, начали играть. Показывали различные спектакли: и давно позабытую античную трагедию, и классическую комедию, водевиль, современную драму и даже модный мюзикл. Все старались поразить друг друга авангардными решениями, современными трактовками, неординарными сценическими открытиями. Актеры вытворяли невообразимое, даже щелкунчик принялся кувыркаться, а грифель пошел плясать по доске, оставляя на ней белые следы — тра-та-та — получилась вполне приличная ария. Поднялся такой шум, что в клетке собственного вдохновения проснулся драматург и стал болтать на своем языке так быстро, как только мог, да притом еще стихами. Только театрик без помещения и актриса-танцовщица не двигались с места. Она по-прежнему стояла на одной ножке, протянув вперед обе руки, а он, не погасив свечи на своей авансцене, застыл как часовой и не сводил с актрисы глаз. Пробило двенадцать. И вдруг — щелк! Раскрылась суфлерская будка. В этой будке никогда и не пахло суфлером, а сидел в ней маленький злой режиссер. Он выскочил из будки, как на пружине и огляделся вокруг. «Эй, ты, театрик без помещения! — завопил режиссер. — Что ты можешь предложить этой актрисе! Она слишком хороша для тебя!». Но оловянный театрик притворился, будто ничего не слышит. «Ах, вот ты как! — крикнул режиссер. — Ладно же, погоди до премьеры. Ты меня еще вспомнишь!» Перед премьерой, то ли это устроил злой режиссер, то ли злые театральные критики постарались, но никто не пришел в кассу театрика и не купил ни одного билета. Словно от сквозняка зрительского невнимания полетел театрик с третьего яруса вниз головой. Да так, что и в ушах у него засвистело. Ну и натерпелся он страху! Минуты не прошло — а он уже торчал между креслами партера. Другие театрики, добрые зрители кинулись на помощь, но ведь он был без помещения, и сколько ни смотрели по сторонам, сколько ни шарили по зрительному залу, так и не нашли. Один раз он чуть было не попал в луч прожектора, но тот скользнул мимо. Конечно, если бы театрик крикнул: «Я здесь!», его сейчас же нашли. Но он считал непристойным кричать в театре — ведь он был с традициями, и при том национальными.

Зрители ушли обратно в дом. И тут вдруг начался театральным бум, да какой! Настоящий ливень! По сцене расползлись обнаженные метафоры, аллегории агрессивно настаивали на своем, летали сотни вареных яиц, персонажи путались в целлофановом зазеркалье, с падуг лился дождь и молоко, люстры вырастали из пола, мир прятался в железных бочках, герой выпутывался из сетей собственной души, шуты безнаказанно потешались над королями. И все это терпел стойкий оловянный театрик. К месту театрального бума прибежали два молоденьких режиссера, вчерашние выпускники театрального института. «Смотри-ка, — воскликнул один из них, — Да, никак — это оловянный театрик без помещения? Ну-ка, давай что-нибудь поставим в нем!» Они сделали из старой газеты декорации, посредине сцены вырыли канавку, залили воду и опустили туда лодочку с артистами. Лодочка плавала туда-сюда, от одной кулисы до другой, а режиссеры бегали рядом, подпрыгивая и хлопая в ладоши. Вода в канавке так и бурлила. Еще бы не бурлить после такого театрального бума! Театрик то нырял, то взлетал на гребень успеха, то его кружило на месте, то несло вперед. Он весь дрожал, от падуги до, представляемого в мечтах, поворотного круга, но держался стойко, как полагается настоящему национальному театрику — взгляд на ярус, кулисы на плечах, ружье на стене, сцена колесом! И тут лодочку занесло в авангардное театральное течение. Стало так темно, словно театрик попал в макетную мастерскую старой Оловянной Мельпомены. «Где же это я? — думал театрик. — Ах, если бы со мной была красавица-актриса! Тогда я бы справился с любыми реформаторами сцены...». В эту минуту из-под моста выскочила большая министерская крыса. «Ты кто такой? — закричала она. — План зрительного зала у тебя есть? Предъяви план!» Но оловянный театрик молчал и только крепко сжимал ружье, которое еще должно было выстрелить. Лодку несло дальше, а крыса плыла вдогонку. Она свирепо щелкала зубами и кричала плывущим навстречу чиновникам и референтам: «Держите его, держите, у него нет плана!». Она изо всех сил гребла лапами, чтобы догнать театрик, но искусство так быстротечно, что даже министерская крыса не могла угнаться за ним.

Наконец Оловянный театрик увидел впереди свет рампы. Авангардное театральное течение осталось позади. «Я спасен!» — подумал театрик. Но тут послышался такой гул и грохот, что любой храбрец не выдержал и задрожал от страха. Подумать только — за авангардным театральным течением искусство с шумом падало вниз — прямо в крутой авангард! Остановиться было невозможно. Режиссеры-новаторы подбрасывали и швыряли театрик то вверх, то вниз, но он по-прежнему держался молодцом и даже прожектором не моргнул. И вдруг лодочка завертелась на месте, современная драматургия зачерпнула воду правым бортом, потом левым и скоро наполнилась до самых краев. Вот театрик уже по пояс в современной драматургии, вот уже по горло... И наконец она накрыла его с головой! Погружаясь на дно, он с грустью думал о красавице-актрисе, которая так и не успела сыграть роль на его сцене. Но тут он вспомнил старую театральную песню: «Шагай вперед, всегда вперед! Тебя на сцене слава ждет!» и приготовился умереть с честью, оставив славные страницы в летописи истории национального театра. Однако, случилось совсем другое. Откуда ни возьмись, появился новый художественный руководитель и «проглотил» оловянный театрик вместе с его ружьем, выстрелившим, как ему и полагалось. Когда дым рассеялся, стало совсем светло и кто-то из театралов воскликнул: «Вот так штука! Это же наш оловянный театрик!» Театрик осмотрелся и вдруг — каких только чудес не бывает на свете, он увидел знакомые мизансцены. Те же декорации, тот же картонный дворец из нетленной классики. На его пороге стояла красавица-актриса. Она по-прежнему репетировала и стояла на одной ножке, высоко подняв другую. Вот это называется талант! Оловянный театрик так растрогался, что затуманились его софиты, но он вовремя вспомнил, в театре могут плакать только благодарные зрители. Не мигая, он смотрел на актрису, она — на него, они талантливо держали паузу.

А потом у театрика началась новая сценическая жизнь, с новой актрисой, новым репертуаром, с новыми зрителями. И сколько не выпадало на его долю драматургических испытаний, занавес его всегда поднимался, потому что он был и оставался стойким оловянным театриком.

Алла Подлужная