Items filtered by date: ноября 2024

Всегда интересно, что стоит за образом героя спектакля. Кропот ливая работа, самокопание, отблески характера актера... Ведь каждая роль — маленькая жизнь. Прочувствовать, продумать, прожить — работа актера. А работа журналиста — выведать все об этом в мельчайших подробностях, да еще и найти побольше интересных мыслей и комментариев. В этом отношении для меня просто находкой стал актер харьковского «Театра 19» Олег Дидык. Наш разговор после спектакля получился очень насыщенным. Общительный актер готов был говорить с неизменным удовольствием и живостью на любые темы.

— Похож ли приём спектакля могилевским зрителем на тот, что у вас в Харькове?
— Да... То, что люди понимают, это же чувствуется сразу по их реакции. В этом и схожесть. Публика понимает и принимает, пусть это не так бурно, как у нас. Просто у нас дома, на Украине, нас очень хорошо знают, а здесь совсем не знают. Наверное, потому, что мы здесь в первый раз.

— В рамках фестиваля сложнее выступать?
— Нет-нет, что вы. Мы вообще на фестивали раньше ездили очень часто. Сейчас из-за очень плотного графика гастролей редко ездим. Потому что просто нет возможности поехать: у нас еще и спектакли в Харькове и во многих других городах. А вот на этот фестиваль нам предложил поехать режиссер, и мы согласились: интересно ведь, мы здесь никогда не были. Буквально полмесяца назад были в Минске, уже второй раз. Правда, играли там другой спектакль. Там вроде бы тоже все очень хорошо прошло, но здесь все совсем по-другому... (Оживляется) Во-первых, здание театра потрясающее! Здесь не нужно кричать, громко говорить: и так слышно. Здесь очень большая аудитория, но она наоборот, как бы, помогает. И зритель в сумме с историей, вот с этим зданием, — это просто потрясающе. То есть все отлично! Может быть, я не очень доволен самим спектаклем, все-таки он прошел не так, как у нас. Но в конце спектакля мы увидели людей: их глаза, их лица. И тут нельзя обмануться. На поклоне ты видишь людей и получаешь всю энергию, которую отдавал на протяжении всего спектакля. Поэтому вдвойне приятно, когда кажется сначала, что все как-то не очень, а потом в конце энергии так много. Это супер.

— А сложно было вживаться в роль?
— Это самая моя нелюбимая роль. Потому что она самая злая. Это единственная моя злая роль, остальные не такие. Бес — это человек, который ничего не чувствует, ничего не видит, кроме себя, кроме своей боли, которая его одолевает. Может быть, эта роль моя нелюбимая еще и потому, что она много энергии забирает отрицательной. А положительной не восполняется. Потому что ты плохой, и на тебя реагируют сразу, как на плохого, не отдают положительной энергии. Тяжело, уже с утра ты готовишься к тому, что сегодня вечером ты будешь плохим, и надо это культивировать в себе на протяжении целого дня и потом выдать.

— В другом составе роль Беса играет Сергей Бабкин, можно ли как-то сравнить вашу игру?
— Мы колоссально по-разному играем, у нас очень, ну очень разная внутренняя психофизика. Сергей более импульсивный, более резкий, а я более спокойный. Это вообще не сравнимые вещи, как нам говорит режиссер и зрители в отзывах: очень тяжело сравнивать, потому что совсем разные люди. Он играет своего Беса, я играю своего. И они вообще нигде не пересекаются никаким образом.

— А для чего на одну роль ставят двух актеров?
— Есть два человека. У одного больше развито чувство к этой роли, и его назначают на нее, а у другого меньше... Но и режиссеру, и нам интересно понаблюдать, чтобы этот человек нашел то, чего ему не достает. Он, таким образом, развивается, становится профессионалом. Потому что это очень тяжело — найти в себе то, чего нету. Этот прием — помощь нам, актерам, для развития. Иначе бы мы всегда играли те роли, которые у нас очень хорошо получаются. А это неинтересно.

— Вы смотрели спектакль «Чморик» в постановке Челябинска?
— Нет, единственный спектакль, который мы по этой пьесе смотрели, был киевский. Его уже поставили после нас, и мы специально поехали в Киев посмотреть. Посмотрели. Он совсем не такой, как наш. Я думаю, что и челябинский совсем другой. В киевском спектакле, как мне кажется, было слишком прямолинейное решение. От того, как разводит режиссер задумку, зависит и то, насколько глубже мы «копнем», нежели там написано. Мы же играем не только то, что там написано, но и то, что у нас есть внутри. По логике, можно было бы играть конкретно моего персонажа, Беса, так: вот он плохой, черствый человек. Я же пытаюсь сделать так, что он плохой только по какой-то причине. И вот эту причину я играю: что меня не устраивает то время, в которое я живу, те люди, с которыми я общаюсь, меня все не устраивает и я ничего при этом не делаю, только злюсь. А у Киева, мне кажется, слишком все прямолинейно. Мы, конечно, подошли после спектакля к актерам, пообщались, поблагодарили. С другой стороны, в очередной раз было приятно за то, что мы хотим чего-то большего, нежели просто пьеса: не просто сыграть ее, а вложить что-то личное, человеческое.

— На «M.@rt.контакте» уже видели какие;нибудь спектакли?
— Да, вчера смотрел два спектакля. В пять часов был хороший спектакль («Сволочи», творческая мастерская «Театр марионеток» из Киева — прим. ред.), я с материалом знаком. Единственное, что я бы не делал, это не умирал бы на сцене. Нельзя обмануть человека: ты живой и ты лежишь и дышишь. Так не играют, ты не можешь не дышать. Или надо как-то по-другому, образно это решать. А так все мне понравилось, кроме финала, мне кажется, что зритель не настолько туп, чтобы ему нужно было объяснять, что человек умирает. Не надо это разжевывать. А во втором спектакле («Завтра была война» смоленского театра — прим. ред.) я ушел после первого акта, потому что мне кажется, что это полная копия фильма. И я не понимаю, зачем тогда это нужно... Я сразу вышел и сказал: смотрите, ребята, берёшь и одеваешь этих людей в современную одежду, даешь любую современную музыку на оформление, и играйте то же самое, что вы играете. У вас получится так же сыграть? Если получится, то офигенно. Но я думаю, что не получится. В этом смысл: мы в 21-ом веке живем, и этот материал можно было бы показать от лица людей, которые сейчас живут. То, что было, — это понятно, а то, как мы к этому относимся, — интересно. Причем, я преклоняюсь перед всеми ребятами, которые там играют, они на 100% выкладываются, просто молодцы. Не совсем устраивает режиссерское решение. Вот опять же: написано в повести Бориса Васильева — и вот так мы и играем, как это было написано 50 лет назад... (хмурится) Я не воспринимаю такую эстетику, это слишком примитивно.

— У вас очень интересный подход к анализу спектаклей, вы всегда так глубоко обдумываете и свои, и чужие роли?
— Мне интересно знать изнутри, откуда растет этот лист, росток, для того, чтобы сделать свой образ наиболее богатым. У меня просто такой характер: мне интересно знать все-все-все, что знает режиссер. И мне кажется, что и все ребята, которые с нами работают, таким способом тоже знают, что именно хочет сделать режиссер. И вот когда я это понимаю, когда мы находим этот общий язык, все сразу раскрывается. И «почему», и «зачем».

Алёна Сухан

Вячеслав 25 лет, рабочий:
Я недавно вернулся из армии, поэтому было очень интересно увидеть что-то похожее снова. Было интересно увидеть старую армию и сравнить с настоящей. Очень правдоподобно.

Мельников Александр, 27 лет:
Очень жизненный спектакль. Всегда в жизни есть место подвигу, в любой ситуации. Это показывает, что даже люди слабые духом могут совершить подвиг, стать героем хотя бы внутри себя. Всё правдоподобно, близко к теме, но жизни намного жестче.

Мужчина, 48 лет:
Знаете, в отличии от могилёвского драматического театра наконец-то мы видим не комедию, а серьёзную вещь. А у нас театр превратился в театр комедий. Единственный фестиваль — это Март-Контакт, где можно отвести душу.

Мария:
Очень сложно говорить, я вообще потрясена, если честно. Приезжал же, вы знаете, «Чморик» 2 года назад, но в прошлый раз мне он показался просто историей про плохих и хороших в армии, а в этот раз мне столько всего открылось, что меня просто всю трясет.

Руслан, студент МГПК:
Вообще, на самом деле, спектакль очень-очень глубокий, он показывает всю грязь, которая была в те годы, насколько было все продажно. Но одновременно показывает и то, что выигрывает настоящее чувство, качества настоящих людей, которые ради дружбы смогли пойти на все.

Марина, журналист, Москва:
Можно минусы? Была много раз на ВГИК-овском фестивале, и тема сегодняшнего спектакля очень старая, и поэтому в каком-то смысле смотреть было неинтересно. Еще — ужасная дикция актеров: многие фразы были непонятны. А актер, играющий Новикова, можно сказать, вообще не играл — не понял своей роли.

Юра, экономист:
— Тема армейская мне, к счастью, не знакома, но тоже понравилась. Местами было смешно, местами — грустно. Некоторые цитаты цепляют. Особенно эта: «Живем в говне, а у всех все хорошо!»

Алексей, директор страхового предприятия:
Необычно. Ярко. Замечательно! Хороший юмор. Местами жесткий. Я смеялся. Отношения между людьми должны быть человеческими. Мы ведь не животные. Мы ведь не свиньи. Хотя...

V.I.P.КУЛУАРЫ

Снежана Вартанян, актриса Харьковского театра «Театр 19»:

— Ваши ощущения после спектакля?
— Как-то необычно все... Поразило то, как зритель нас принял, такая сумасшедшая энергия. В конце слезы на глазах, все дрожали и не могли понять, что происходит. А вообще я не могу пока понять, что чувствую, может быть, режиссер поможет нам разобраться в этом. У нас в Харькове, конечно, все по-домашнему, там мы давно играем, уже практически не переживаем, а здесь, конечно, необычно, сложно.

— Каково ваше личное отношение к поднятой в спектакле теме?
— Она нас всех волнует, и иначе быть не может. Режиссер каждый раз, когда берет пьесу, спрашивает наше мнение. Если цепляет всех, мы ставим. Эта тема зацепила.

— Среди близких вам людей есть те, кто служил в армии?
— Нет, у меня никто не служил, в театре тоже. Этот спектакль — это наша фантазия на данную тему. Например, в Киеве недавно вышла премьера этой пьесы, и там играют ребята, служившие в армии. У них в спектакле все по серьезному, даже задействованы настоящие армейские кровати, кружки и другие реквизиты. А мы просто фантазировали.

— В вашем театре играет Сергей Бабкин, известный актер и музыкант, ваш муж. Иногда получается, что люди приходят в основном на него, а не на спектакль. Не обидно другим?
— Знаете, очень много людей, которые приходят на спектакль, совершенно не зная его. И, посмотрев, они узнают, что актер Сергей Бабкин еще параллельно и музыкант, начинают слушать его песни и захватываются. А половина людей сначала приходит на него, потом влюбляется в театр, в спектакли, и независимо от того, играет Сергей или нет, ходит на все постановки.

— Музыкальные вкусы и у вас и Сергея одинаковые? Слышали группу «5'nizza» до знакомства с мужем?
— Нет, я не слышала эту группу, и Бабкина как музыканта услышала только когда пришла в театр. Я училась в Киеве, и когда вернулась в Харьков, узнала, что в «Театре 19» играет некий Бабкин, послушала его песни и только потом познакомилась.

— Вы были на спектакле «Сволочи» и «Завтра была война». Расскажите о ваших впечатлениях.
— «Сволочи» очень понравился нашему режиссеру. Когда он учился в Москве, он ставил этот спектакль,и наши ребята смотрели видео, поэтому было интересно сравнить. «Завтра была война»... ну, хорошо. Просто я не люблю критиковать, поэтому не буду говорить минусы.

Игорь Ладенко, режиссер Харьковского театра «Театр 19»:

— Ну как, удался показ вашего спектакля в нашем городе?
— Пока невозможно сказать точно, мне нужно переварить это в себе. Я редко испытываю после спектакля ощущение счастья, всегда находятся какие-то противоречия, с которыми можно разобраться только после того, когда уйдут эмоции. То, как нас приняли здесь, замечательно, начиная от публики и заканчивая мелочами.

— До участия в «M.@rt.контакте» слышали об этом фестивале?
— Да, слышал о том, что это не просто какой-то фестиваль, а очень известный, престижный, и для нас честь участвовать здесь.

— Какова история создания «Театра 19»?
— История очень простая. Мы все учились в институте в одно время, я на режиссерском факультете, ребята — на актерском. Стали делать вместе самостоятельные работы, но никто тогда о создании театра не думал, все произошло само собой. Абсолютно понятно, что театр нельзя искусственно сделать, он должен родиться. Вот наш и родился такой, какой он есть. Мы существуем седьмой год, развиваемся, ведем насыщенную публичную жизнь. В Харькове уже заняли свою нишу, у нас свой зритель. Также активно гастролируем по городам и весям.

— Вы считаете Сергея Бабкина лицом вашего театра?
— Так нельзя говорить. Бабкин, безусловно, самая известная фамилия, но Сергей — человек команды, он сам всегда так говорит. Актер он, безусловно, очень талантливый, одаренный, но находящийся в компании таких же одаренных и талантливых актеров.

— Вы сами никогда не играли в постановках?
— Я играл в Государственном театре маленькие рольки, но это не мое. Я и так в себе все проигрываю, когда ставлю спектакли, мне этого достаточно.

«Новиков» — Юрий Николаенко:

— Как вам прием спектакля могилевским зрителем?
— Очень необычный, я бы сказал. Не значит, что это плохо. Но объяснить невозможно, на каком-то энергетическом уровне чувствуется, а объяснить невозможно.

— А в вашем театре этот спектакль принимали как-то по-другому?
— Чувствуется, что зритель другой. Может, это из-за фестиваля, не знаю. И это, опять-таки, мое субъективное мнение. Это не значит, что зритель действительно другой, просто мне так кажется.

— А вы смотрели ещё какие-нибудь спектакли на этом фестивале?
— Да, да. Вчера смотрел два спектакля. Ничего, нормально. Хорошо, что существуют фестивали, хорошо, что существует такое движение, где театры из разных городов могут показать себя и на других посмотреть.

— А вам нравится ездить на фестивали, общаться с актерами других театров?
— Ну, не всегда получается общаться... А фестивали — это хорошо. Это развитие театрального дела, театральной жизни.

— Если охарактеризовать ваш спектакль одним словом, то каким?
— Чмо. (улыбается) А вообще сложно так охарактеризовать спектакль...

— А вы видели челябинский спектакль «Чморик»?
— Нет, не видел. Не видел ни челябинскую, ни киевскую постановки этой пьесы.

— Просто сегодня шло обсуждение, сравнивали эти два спектакля. Говорили, что «Чморик» понравился больше, что он глубже.
— Не знаю, опять же это — субъективное мнение. Кому-то нравится один спектакль, кому-то другой, кому-то один театр, кому-то другой, кому-то один жанр, кому-то другой. Театральное дело очень субъективно! Это не спорт, где есть первое место, второе и третье. И это замечательно, что существуют разные интерпретации произведения и разные мнения и оценки.

— Как вы думаете, этот спектакль сейчас актуален?
— Ну, если бы он не был актуален, мы бы его не делали... (смеется)

Марина Шимчик, аспирантка БГАИ:

— В период становления личности у женщин стоит природная задача — построить семью. А вот мужчины только начинают доказывать властную природную суть своего «Я», ведь с рождения ребёнка в основном окружали женщины — заботливые тёти, мамы, бабушки, няни детского сада, учительницы младших классов... Для женщин-карьеристок в любом коллективе сразу найдётся несколько «мам», наставляющих и оберегающих. Задача взросления у мужчин гораздо сложнее, да и законы в построении мужской иерархии авторитетов не те.

В спектакле Игоря Ладенко такой сферой мужской борьбы является армия, но место действия выбрано не стандартное, а весьма характерное для героев романтической литературы — хозяйственный двор, загон свиней и степь вокруг...И по законам романтизма — исключительный герой в заданной атмосфере — горожанин, интеллигент, хилый, но принципиальный Андрей Новиков. Его вступление в нелёгкую борьбу-дружбу со старшим по званию Сашей с первой минуты варьируется от комизма до трагизма. Кто авторитетнее? Кто сильнее? Кто умнее? Кто прав? это основные причинные мотивы поведения героев. Парни сильно отличаются по социальному статусу, моральной устойчивости и жизненным целям. Борьба приобретает весьма неоднозначный характер — ценности героев различны, способ и метод выживания у каждого свой. Раскрытию их образов помогает старослужащий Бес. Он является тем «живым» внешним обстоятельством в сосуществовании главных героев.

В пьесе присутствуют две женщины — развратная продавщица Анна и героическая в своей настойчивости Катя. Созданные актрисами образы сильны и драматичны, но это спектакль не про женщин, поэтому героини являются своеобразным условным фоном постановки.

В спектакле превалирует мысль о том, что моральный выбор, как жертва одного не всегда в полной мере воспринята и оценена другим.

В такой ситуации личность начинает сожалеть о собственной «мягкости», суть внутреннего конфликта составляет «бессмысленность» жертвы на первый взгляд, так как любая жертва имеет направленность и ожидает благодарности. Это хорошо проследить в мизансцене разговора Саши и Андрея наутро после отъезда Кати. Взаимные упрёки, ссоры, жертвенность и приводят главных героев к пониманию и взаимоуважению.

Спектакль легко воспринимался, темпаритм от начала и до конца заставлял зрителей быть «в тонусе» с помощью мастерски обыгранного юмора, умело «склеенных» сцен с разным временным отрывом, ювелирно выверенной игрой актёров.

Открытый финал окончательно заключил спектакль в жанровую рамку трагикомедии, с комментарием его названия: «Чмо» — такого определения человека не существует, это состояние слабости духа, в котором он может существовать порой и всю жизнь. «Чмо» достойно высокой оценки независимого зрительского жюри.

Подготовила Ирина Тишина

Свиньи — животные-мясоеды. Они поедают не только «крючкохвостых» братьев, но и людей. Кто люди, а кто свиньи, рассказано и показано в спектакле «ЧМО» Харьковского «Театра 19». Заодно можно проследить, кто кого съел — животное «человека разумного» или наоборот.

Что такое хорошо, а что такое плохо? Хорошо, когда интересна и оригинальна пьеса — формой, манерой изложения, забавными словами или просто энергетикой. Хорошо, когда спектакль необычен режиссёрскими находками, экспрессивными актёрскими ролями и чуткостью ко всему происходящему не только для времени нынешнего, но и для заведомо будущего. Пьеса Владимира Жеребцова, по которой и был поставлен спектакль, достаточно традиционна. А традиция определённа и заранее предсказуема. Поэтому какого-либо загадочного развития сюжетной линии, заставляющей внезапно охать или ахать, ждать не приходилось. Казалось, постепенно угасавший интерес могли бы спасти актёры, усвоившие не только текст пьесы, но и мировосприятие своих героев во взаимосвязи с их поведением в определённых житейских обстоятельствах. Однако актёры оказались несколько безучастны к возложенной на них роли. Видно, что их игра была всего лишь игрой.

В первом акте зрительный зал даже смеялся. Смех оказался двуликим. С одной стороны, весело было наблюдать за глупым комизмом в отношениях между романтическим призывником-новобранцем из почти Ленинграда Андреем Новиковым и младшим сержантом, с синдромом швейцара, Хрустом. С другой стороны, громкий хохот представлял весьма болезненное явление, так как свидетельствовал о нездоровой реакции современного зрителя на совершенно свинское поведение одного человека, взявшего в руки бразды правления в маленьком свинарнике в степях Казахстана и другого, мягкотелого (Ой ли? — прим. наборщицы) представителя культурной молодёжи, оказавшегося в ситуации неприспособленности к жандармским условиям. Противостояние свинства и человечности, подобно противостоянию зла и добра — что победит? И появление культурного студента Новикова, зачитывавшегося стихами, должно было бросить зерно добра в, увы, испорченную пресмыкательством мировоззренческую почву мелкопоместного царька Хруста. И вот мы видим, что Хруст стал более лояльным, менее неловким в своей агрессии и даже обрел друга. Наконец-то духовность, внутренняя красота оценивается Хрустом по своей значимости. Он всё ещё человек, и к нему не приросла маска свиньи, так же, как и передник для кормёжки грязных хряков. Человек, ещё не окончательно опустившийся на дно, на некоторое время забывает о господине-чмо — солдате стройбата Бесе, который стоит на более высокой ступени пищевой цепочки. Сколько подобных сценариев случается в современной жизни, в мире, где на первом месте среди ценностей — всего лишь власть, там, где чёрные передники — повседневная одежда.

И вот зритель затаил дыхание, наблюдая за происходящим, ведь в нас до самого финала живёт вера, заложенная в человека природой — вера в доброе и светлое. Появление на сцене сестры Новикова Кати в белом-белом платье казалось очищением. Однако женщина явилась лишь мимолётной иллюзией. Хруст предает друга из-за трусости. Нам тоскливо оттого, что изначальное преклонение перед властью переходит в более сложное явление — предательство друга ради спасения своей шкуры. И снова разочарование, и, наверное, вздохи и тяжесть от безысходности, от невозможности показать Хрусту верный путь. А ведь мы, зрители, знаем, где он начинается. И хотим направить героя на эту дорогу. Однако почему-то забываем, что в жизни мы такие же, как и он, притворяющиеся и пресмыкающиеся, — такие же свиньи. И мы пытаемся делать для себя какие-то выводы, определять, что для нас, современных молодых людей важнее: блеск и трепетание перед яркостью и блеском силы и властности или стремление стать достойным человеком, любящим и уважающим не только себя, но и тех, кто окружает нас.

А я, уже после окончания спектакля, думаю: где всё-таки таится корень зла, из которого появляется человек — чмо или, по-просту, свинья? Увы, спектакль мне не помог найти ответ.

Катерина Ильянкова

— Мартин, почему вы выбрали для молодежного форума именно этот спектакль?
— Это не мы выбирали, а организаторы. Не мы же приглашаем на фестиваль, а фестиваль приглашает нас.

— А если бы вам было дано право выбора, что бы привезли на «M.@rt.контакт»?
— Это же. С этим спектаклем мы ездим, это как бы визитная карточка.

— И как вас принимают в других городах?
— Очень по-разному. Сколько зрителей — столько мнений.

— Как вы считаете, поняли ли ваш спектакль могилевчане?
— Нужно опрашивать публику. Здесь было больше двухсот человек. Если все они думали одно и то же, значит, что-то не так с ними или с нами.

— Почему актриса в начале почти все движения делает ногами? Руки почти не задействованы.
— Движениями ног она описывает песочные часы. Первая часть — это дорога по жизни вместе с партнером, которого она несет на себе, а не идет рядом с ним. Потом она с ним разлучается.

— А вот эти четыре сигнализатора что обозначают?
— Когда они начинают светить, это пе реломный момент спектакля. Сигнализаторы обозначают момент несчастья, который каждый понимает посвоему. Кто-то теряет отца, брата, мужа, любовника. В зависимости от того, у кого какое несчастье, сигнализаторы могут означать «мигалки» «скорой», милиции, «пожарной». Они начинают работать тогда, когда закан- чивается первая часть, обозначающая жизнь, и начинается вторая, обозначающая расставание.

— Для чего актриса рисует на шее линию помадой?
— Она как бы подрезает себе горло, но делает это помадой, вещью, которая всегда есть у женщины, то есть это ее оружие. Это символично, потому что героиня показывает этим, что она хочет идти вслед за любимым. Потом она символично кладет помаду в гроб, пытается освободиться от этого страдания, чтобы продолжить жить.

— Сложно ли актрисе играть в таком спектакле?
— Сейчас спросим актрису. Актриса!

(Мартин зовет Монику, и она присоединяется к нашей беседе. Мы повторяем свой вопрос девушке.)

— Естественно, нет (весело смеется)!

— А в последней сцене, когда вы идете через зал?
Моника:
— Последняя сцена наоборот самая приятная, когда я иду через зал и чувствую себя свободной, очищенной. Это момент катарсиса. Все плохое осталось на сцене. А контакт со зрителем, наоборот, прибавляет мне энергии, силы.

Мартин:
— С точки зрения режиссуры, очень интересен тот момент, когда люди шарахаются наготы, хотя утром и вечером мы тоже обнажаемся и не боимся этого.

— Интересно ли играть пластический и моноспектакль одновременно?
— Очень интересно, потому что обычно театр работает в пленэре, то есть на улице. Это специальный проект, который помогает развить то, чем занимается театр.

— Скажите, есть ли у вас хореографическое образование?
— Нет. Это работа двух человек, и спектакль построен на том, что мы умеем, что хотели сделать.

— Тяжело ли было согласиться показаться перед зрителями полностью обнаженной?
— Нет, не тяжело, это часть моей работы. Таким способом я самовыражаюсь как актриса, это мой способ постижения мира. Я бы этого не делала, если бы не было нужно. Такова задумка режиссера.

— Мартин, вы хотите что-то добавить?
— Это общий стиль нашего театра, мы используем мотив трансформации: обнажиться-одеться, снова обнажиться, снова одеться. Это как переход в другую реальность. Во многих спектаклях это как постоянный мотив.

Анжелика Зайцева, Алена Сухан

Катя Минченко, студентка:

— Да, этот спектакль был, пожалуй, самым шокирующим для зрителей. Многие ожидали жестокости, которая для нас, очевидцев, стала темой насущной, а получили...

Нет, это не пошлость. Пошлость увидел лишь тот, кто смотрел на тело и видел тело. Спектакль действительно о боли утраты, одиночестве и смерти. Проблемы вечные, знакомые каждому... решение иное.

Актриса начала играть уже тогда, когда зрители с трудом просачивались в зал. Когда волнение улеглось, она спокойно, между прочим, взошла на сцену, которая представляла собой прекрасный минимум: стул и четыре мигалки ( возможно, снятые с полицейских машин). И что самое приятное: все они были задействованы.

Понятно, что девушка переживает утрату. Но мне показалось, что спектакль не о внешнем ходе вещей. Девушка — это эмоция. Её танцы непластичны, но они и не должны быть такими. Она передаёт боль, а боль как острие ножа: то острое, то тупое... лишь результат один. Передаёт время, которое в данном случае ран не лечит. Движения резки и непонятны, но ведь наши чувства такие же, когда больно. В душе что-то происходит, подкатывает к горлу и хочет наружу. Мне кажется, автор это что-то и показал в виде танца. Хотя танцем эти порывы назвать тяжело. Это прошлые потери, это настоящее со своим страданьем. Девушка отбивает удары об пол, как бой часов. Это последнее время в её жизни. Она на всё решилась. И её нагота — это состояние перед лицом смерти. К чему теперь одежды... она вся состоит из откровения. Автор позволил нам почувствовать свою зависимость от наших страхов, привычек, хода вещей. И дал возможность преодолеть их.

Социальный работник:
— В наше время такой открытый показ того, что женщина чувствует внутри себя — немного шокирует. Моноспектакль показал нам внутренний мир женщин, их терзания...

Инженер:
— Я думаю, что спектакль каждому даёт возможность почувствовать и додумать что-то своё. Каждый может поразмышлять о том, что человеку близко, о чём хочется подумать. А что касается обнажённой сцены, то молодёжь узнаёт об этом из разных источников и этот спектакль (как источник) тоже имеет право существовать. Главное, чтобы у молодых людей к этому было правильное отношение.

Вера Ивановна. Пенсионер:
— Моноспектакль понравился, в первую очередь, своей необычностью. Впервые вижу такой спектакль.

Николай:
— Вообще, мне театр понравился. Его даже можно назвать авангардом. У нас, наверное, вряд ли решились бы на такое. Хотя...(подозрительно посмотрел на девчонок). Нужно обладать высоким уровнем мастерства, чтобы так раскрепоститься. Актриса отдала всю себя. Полностью растворилась в искусстве. Это было красиво!

Дима с рыжей бородкой:
— Сложно сказать однозначно. Чувства смешанные. Трудно сказать, потому что не совсем понятна вся история. Но, в общем, было интересно. Актриса поступила смело. Молодец! Мне кажется, если бы она не разделась, то, наверное, было бы менее интересно!(смеется)

Костя Концевой, мужчина за 30-ть:
— Очень хорошо. Молодец девочка. Мои поздравления всем. Наконец-то в Могилеве был недорогой, но такой нормальный, прикольный стриптиз. Порнография заключается не в показе полового акта, а в затягивании момента до его начала. Так что вот здесь просто шикарно! И это, кстати, в польской традиции. Просто за героизм человеческий актрисе спасибо. И наши бюргеры, заметьте, не стали ржать или шпокать пробками от «Туборга». Я сам чуть сдержался. В принципе, все было хорошо. Молодец!

Алеся, 18 лет:
— Неплохо, но остался какой-то осадок, недоумение. До сих пор не могу определиться о чём же спектакль: то ли о любви, то ли о невыносимой боли.

Василий Николаевич, студент:
— Спектакль очень неоднозначный. Мне хотелось бы узнать о чувствах актрисы во время спектакля. Мне кажется, она пробовала себя сначала в роли сильного человека, потом она попробовала себя в роли слабой девушки, но опора всё равно была ей необходима.

Подготовили
Артем Рядов, Лена Василевская,
Катя Минченко, Кристина Богатырева

Мужской костюм и лицо без make-up'а, песок из карманов брюк и блеклый потухший взгляд в никуда. Она одна, в пустой комнате, такой же безликой, как сама. Движения героини напоминают попытки инвалида подняться из коляски, чтобы научиться ходить. Но училась она не только двигаться, но и чувствовать. Чувствовать хотя бы свое тело, от которого хотелось избавиться, выкинуть, вышвырнуть, содрать кожу...

Вспоминается фраза одного музыканта: «Красота должна работать». Возможно, героиня и не преследовала такой цели. Скорее, ей было просто наплевать на то, какая она в данный момент, потому что она осталась в прошлом, без проблеска не то что будущего, а даже настоящего.

Безусловно, «Клепсидра» — спектакль о любви. Пусть и утерянной, но ее запах здесь, едва уловимый, как настоящие французские духи. «Трудности перевода» подкидывают еще одну идею о том, что женщина подверглась насилию. Причем не только физическому, но и душевному, что вылилось в последующую ненависть к самой себе и отсутствию прав на себя.

Героиня раздевается, снимает с себя одежду, придавая каждой детали собственного гардероба особое внимание. Туфли, чулки, юбка, кофта, нижнее белье... Голое тело привлекательно только тогда, когда есть, кому им восхищаться. Когда же оно противно его обладательнице до такой степени, что та делает попытки содрать с себя кожу, о какой телесной красоте может идти речь?

40 минут женского мучения и эффектный уход со сцены через весь зал, повергший мужчин в трепет. Все-таки женщина остается предметом вожделения, пусть до этого и показывавшая свое полнейшее отстранение. Жаль, что пошлость мыслей перевесила режиссерский замысел...

Прелесть спектакля в своей неоднозначности: сочетание пошлости и невинности, заставляющее мужчин задуматься. Женщины, наверное, все поняли без слов...

Ирина Тишина

В прошлом номере нашей наборщицей была допущена досадная ошибка. В материале о спектакле «Сволочи» творческой мастерской «Театр марионеток» из Киева сказано, что режиссер спектакля Андрей Билоус даже не удосужился появиться на форуме. Это не так! Более того, несмотря на то, что украинцы вынуждены были практически сразу покинуть форум, господин Билоус успел даже дать интервью нашему «Вестнику»... Наборщица морально уничтожена на редакционном совете и наказана пожизненным мытьем посуды. Приносим киевлянам и нашим читателям свои извинения и восстанавливаем справедливость, пусть и с некоторым опозданием.

— Чего вы ожидали от «М.@rt.контакта»?
— Хотелось посмотреть спектакли, послушать обсуждения. Увы, нужно уезжать. Это, кстати, главный недостаток не только этого фестиваля, но и многих других. Нет возможности посмотреть другие спектакли, познакомиться с режиссерами. Я, конечно, понимаю, что все дело в финансировании. Но в моем понятии, фестиваль — это когда всесобираются и «фестивалят».

— На многих фестивалях были?
— Я, вообще, работаю в театре «На левом берегу», а «Театр марионеток» — это независимый проект на базе театра. А театр «На левом берегу» уже два раза был на вашем фестивале, привозили спектакли «Сирано де Бержерак» и «Ромео и Джульетта».

— Актуален ли ваш спектакль сейчас и чем?
— «Сволочи» — о зарождении, развитии фашизма, нацизма. Как это происходило в Германии. Сейчас все эти неформальные организации, неонацисты, скинхеды, поднимают головы и в Европе, и у нас. Так что тема эта довольно актуальная и серьезная. И вот поэтому мы решили поставить такой спектакль. Не знаю, как в Могилеве, но в Киеве были единичные случаи проявления расизма. Это нужно пресекать в корне, чтобы не развивалось дальше.

— Сложно ли было раскрывать такую сложную тему?
— Тема сложная для артиста. Такую роль нельзя играть, ее нужно переживать каждый раз. Для артистов это очень большой спектакль. Каждый раз они выкладываются по полной. И здесь нельзя где-то пожалеть себя чуть-чуть. Для постановки спектакль несложный. Здесь как раз не требовалось никаких постановочных вещей. Тема настолько серьезная, что режиссерское самолюбование здесь было бы неуместно. Главное — донести до зрителя эмоции, чувства. Особой режиссуры не было, только работа с артистами.

— Почему спектакль на русском, а не на украинском языке?
— Во-первых, у нас нет никакой проблемы, на русском ли языке ставить спектакль или на украинском. В Киеве кто как хочет, на таком языке и разговаривает. Во-вторых, есть хороший перевод на русский язык, а на украинский нету. То есть нам нужно было бы еще заказывать дополнительно профессиональный перевод. Ну и актриса, которая играет, из России и долго там играла. Так что пришлось бы и ее учить украинскому, а на чужом языке сложно передавать серьезные мысли.

— Вы знали, что в нашем могилевском драматическом театре тоже ставили спектакль по этой пьесе?
— Конечно, знал. Режиссер же прежде, чем поставить спектакль, должен узнать историю постановки. Я знал, что в вашем театре его уже ставили, читал отзывы, рецензии, видел фото. Но хотелось бы, конечно, посмотреть. Все хочется посмотреть.

— На какого зрителя рассчитан ваш спектакль?
— Я стараюсь ставить спектакли для всех зрителей: для театралов, интеллигентов, для тех, кто больше чувственно воспринимает. Поэтому я стараюсь, чтобы каждый человек нашел в спектакле свое. Спектакль для людей, которые настроены, чтобы прочувствовать. Мыслить во время спектакля не очень хорошо. Мыслить нужно после, если «зацепит», конечно. Хочется, чтобы зритель чувствовал и соприкасался с энергией артистов, их эмоциями, чтобы сопереживал. Спектакли предназначены для людей, которым важны общечеловеческие ценности: добро, зло, любовь, ненависть, неприязнь, жестокость. Эти ценности есть и у молодых, и у более зрелого поколения. Но мне кажется, что этот спектакль более актуален для молодежи. Если ни одного скинхеда и не будет в зале, то будет молодежь, которая сможет остановить их.

— Одно слово, которым вы можете охарактеризовать весь спектакль?
— Для меня это спектакль-взрыв. У нас дома он настолько эмоционально воспринимается, что иногда боишься, надо, чтобы скорая помощь дежурила у входа театра. Очень интересно узнать реакцию могилевского зрителя.

Беседовали Анжелика Зайцева, Алена Сухан

Второй раз в основной программе форума появляется спектакль по пьесе В. Жеребцова. Два года назад свою версию под названием «Чморик» представлял челябинский театр. Челябинск и Харьков далеко друг от друга. Подумалось: а что роднит эти города? Для меня общее у них то, что я о них мало знаю. По-моему, Челябинск — город металлургов, если не ошибаюсь, центр танкостроения, а еще там первый в России фрезеровщик нетрадиционной сексуальной ориентации. О Харькове мои познания и того меньше: кроме электробритвы одноименной марки и того, что это родной город Сергея ЧИЖА Чигракова, на ум больше ничего не приходит. На третий день форума появился еще один объединяющий факт: в обоих городах есть спектакли по пьесе Жеребцова с похожими названиями.

Челябинский «Чморик», как некое яблоко раздора, стал в свое время поводом для противостояния цеха критиков и группы молодых — прости, Господи! — журналистов, работающих над изданием «Вестника форума»: последние присутствовали на обсуждении спектакля, удивились обилию негативных мнений со стороны профессионалов и усомнились, что официальное жюри правильно распределит призы. Эхо противостояния вовсю звучало на прошлогоднем форуме, вылившись в несколько идейных столкновений на страницах того же «Вестника» и не только. В этом году пока тихо: то ли «трудно воевать — кончились патроны»; то ли в связи с упразднением официального жюри и, фактически, конкурсной основы форума делить стало нечего — вроде как, одно дело делаем (или нет? — прим.наборщицы); то ли повода еще не было... Уж не станет ли очередным поводом версия все того же произведения? Посмотрим, посмотрим...

Когда мы в редакции угадывали, почему оргкомитет форума пригласил именно этот спектакль «Театра 19», самым логичным объяснением нам показалось совпадение имен одного из персонажей с именем директора форума и Могилевского театра драмы: обоих зовут Андреем Новиковым, и оба являются положительными людьми. Мы, несомненно, еще не раз увидим спектакли по этой пьесе на будущих «М.@rt.контактах»...

По-моему, я стал понемногу понимать критиков (Через четыре года? Оперативненько. — прим. наборщицы): очень трудно отвязаться от воспоминаний и избегать сравнений, если ты до этого уже встречал сценическую версию того или иного произведения. Профессионалы с этим сталкиваются часто. Понятно, что их искушенные души непросто удовлетворить. Я задумался, сравнивая, хоть это и неблагодарное и не очень честное по отношению к «Театру 19» дело: а если бы харьковский «Чмо» появился на могилевском форуме раньше челябинского «Чморика», впечатлил бы он так же сильно? Полагаю, нет. По крайней мере, показательно, что нынешняя команда «Вестника» была далеко не столь единодушна в мнениях об этой работе. А ведь команда эта ежегодно меняется, и таких, как я, видевших две версии, совсем немного. Так что о предвзятости говорить не приходится.

Мне нравится эта пьеса. Она довольно проста, в ней все последовательно, она практически мелодраматична, хотя и нет в ней явной любовной линии. Ее, как мне кажется, можно испортить только с трудом — зрители всегда будут наполнять зал. Наверное, ее даже можно назвать кассовым репертуарным материалом. Да, ее можно обвинять, как это уже было, в ненатуральности, в той же простоте, даже в банальности. Я слышал мнение, что это вообще не фестивальная тема... И был страшно не согласен! Так приятно встретиться иногда с банальными истинами, рассказанными простым... не простоватым, а простым языком. Это вполне даже редкость, которая, в принципе, может украсить любой фестиваль. И нынешний «Контакт» не исключение.

Наверное, создатели «Чмо» не искали армейской достоверности. У меня даже сложилось впечатление, что их работа, если можно так выразиться, достаточно урбанистична. Этот спектакль, как я его воспринял, похож на сказку про Черного дембеля или какую-нибудь армейскую притчу. А мне нравится армейский фольклор — я запросто принимаю эту эстетику. Быть может, несколько напрягло, что ребята для своего спектакля «раздели» сцену, обнажив стены, коммуникации и проч., обычно скрытые от глаз зрителя. Уверен, дома они играют в несколько других условиях. Мне понравились все актерские работы. Особо хочется выделить Беса — очень уж убедительный получился персонаж: доводилось с такими встречаться. Новиков мне показался простоватым, но если мое предположение об эстетике армейского фольклора небеспочвенно, то этот образ весьма и весьма допустим и уместен. Хруст харизматичен, он в самом деле переживает нравственное перерождение. Даже не хочется верить, что цинковый ящик может значить еще что-то кроме цинкового ящика. Девушки просто очаровательно подчеркнуто противоположны, как в сказках противоположны даже внешне хороший и плохой герои. Лейтенант — вообще сказочный Петрушка.

Хороший спектакль. Может украсить репертуар едва ли не любого театра. Вот только откровения не получилось, а как-то хотелось. Правда, сказки, как правило, тоже не приносят откровений. Они назидают, учат, развлекают.

Челябинский «Чморик» в позапрошлом году стал откровением. Он, правда, и поставлен был совсем не в русле солдатской сказки. Он очень хотел быть откровением — и у него получалось. Именно это рассмотрела тогда журналистская молодежь, а значит, стоило, друзья, стоило копья ломать!

Тимофей Яровиков

Уставшая обнаженная женщина с красным шрамом помады на шее подошла к самому краю сцены, обвела всех взглядом и — шагнула в зал... Медленно и беззвучно она пробиралась к выходу через толпу зрителей — застывших, ошарашенных, онемевших. Дверь громко захлопнулась.

40 минут рефлексии на тему скоротечности времени, невыносимой боли потерь и неизбежности смерти оставил на могилевской сцене камерный сценический проект «Клепсидра» польского театра «A Part». Концепция спектакля рождается из двойного значения слова «клепсидра»: с одной стороны — песочные либо водяные часы, с другой — скорбное голошение. Связующий элемент этих смыслов — женщина, как «прибор» для измерения времени и как плач о безысходности, о невозможности повернуть все вспять.

Спектакль начался еще задолго до того, как вошел в зал первый зритель. Собирались люди, толпились около входа, разговаривали, но никто не замечал женщину в черной мужской одежде, которая молча стояла в стороне — наблюдала. Все заняли свои места. Только тогда вошла «Клепсидра», чтобы начать «повествование». Первый ее жест — вытянутая рука с зажатым кулаком, из которого сыплется песок — обозначил предмет раздумий — время.

С неподдельным интересом женщина с помощью пластики стала «исследовать» сценическое пространство и свои возможности в нем. Быстрые эмпирические моменты сменялись замедленным рассуждением о природе своего происхождения, пока не наступила «потребность» снять с себя первый кокон, тень прошлого — мужскую одежду. Это то, что не давало ей покоя. Вернее, воспоминание о том, кого она потеряла. Клепсидра бережно сложила вещи, рассматривая каждую мелочь на рубашке, брюках — как приятны были ее воспоминания о прошедшем, пропавшем, потерянном... Но не жалко. Безразлично.

Тревожный проблеск сирен в четырех углах сцены — то ли полицейских, то ли сирен скорой помощи — становится переломным моментом происходящего на сцене. Клепсидра, опираясь на руку, очерчивает ногами — стрелками часов — круг, который в то же время и символ бесконечности, непрерывности существования, и символ ускользающего времени. И, если первая часть спектакля — вспоминание жизни, то вторая — ожидание смерти.

Женщина с ужасом понимает, что осталась одна, ей больше некуда бежать, не о чем мечтать и не на кого надеяться. Остается только... успокоение в смерти. Она достает красную помаду, которая мягко ложится на ее губы, как поцелуи любимого, но которая лезвием перерезает горло, как невыносимая мысль об утрате, как знак страданий и мучения.

Нужно забыть, очиститься, исповедоваться... Клепсидра начинает раздеваться.

Она прячется в одежде, путается в ней, завязывает чулками рот и в немом крике вместе с вещами пытается «сорвать» с себя боль утраты. И только обнажившись полностью, оставшись беззащитной перед толпой, она открылась до конца и смогла заговорить. Слова Клепсидры обрывками оседали в голове и начинали пульсировать:

«...я женщина... я все хорошо помню... но ничего меня не удивляет... я помню, как отец держал меня на руках, я помню объятия мужа, помню, как сын в трамвае цеплялся руками за мои ноги под платьем... помню, как друг моего мужа пытался изнасиловать меня на супружеском ложе... моя любовь — самое большое разочарование, которое делает меня мертвой... я несчастна... но ведь каждый из вас может сказать то же самое о себе... каждый может сказать, что не хотел родиться человеком. Возможно, я хотела бы быть цветком... но я — мясо, которое рождает другое мясо, которое не хотело бы появляться на этот свет... все забыто...».

Молодое мертвое тело Клепсидры после вереницы перевоплощений — из дочери в жену и любовницу, из жены в мать — претерпело последнее, метафизическое перерождение, — из бытия в «булгаковское» забвение. Поэтому она имела право первой выйти из зала, оставив недвижимую публику в ожидании... новых метаморфоз.

Соб. инф.

Начало 1980-х. Казахстан. Войсковая часть №...

Младший сержант Хрустяшин прячется на свинарнике. Год назад «стуканул», по глупости написал докладную на избивавшего молодых солдат «дедушку советской армии». В результате — Хруста «били по морде» и, наверно, убили бы вовсе, не случись «нычка» на свинарнике. Свиньям товарищ сержант обязан многим, поэтому их холит — кормит три раза в день, навоз убирает. Так и служит. Не беда, что со «свинарём» никто не здоровается, зато девушке в родную деревню отпишет: «Вчера, мол, готовили к пуску стратегическую ракету!»

Обязан Хруст и старшему лейтенанту Алтынову. За литр «спиртяги» тот терпит лентяя Хруста и даже даёт ему задания: «Поспрашивайте, товарищ сержант, у стройбатовцев — может линолеумом можно разжиться или клеем силикатным?»

Тянет службу Хруст — вечно на побегушках, то у стройбатовцев, то у «шакалов». «Метается» не хуже последнего салаги. Для чего? Чтобы выжить! Кто не служил, поясню: выжить в армии — значит демобилизоваться. Вот и молится на «дембель» товарищ Хруст, как на Бога. А что? Работа «вонючая», зато денежная, и «пожрать» всегда можно «от пуза». Опять же — офицеры на «мозги не капают». Нет их в радиусе 75 километров.

В исполнении Сергея Савлука образ Хруста очень убедителен. Щуплый, слегка сутулится, голова втянута в плечи, неопрятный, глаза быстрые, а взгляд неуверенный, со старшими по званию — заискивающий, с младшими — деланно свирепый. В общем, маленький человечек, который попал в страшную армейскую трясину и изо всех сил старается из неё выбраться. Принцип Сашки Хруста — «плевать на принципы, на гордость, достоинство. Главное — уцелеть! Ведь, слава Богу, дембель неизбежен, «как крах капитализма». Живёт себе «сержантик» и радуется. Точнее, радовался до тех пор, пока товарищ Алтынов не привёз в помощники молодого, но «очень борзого» бойца по фамилии Новиков.

Рядовой Новиков. Блестящая игра актёра Юрия Николаенко. Без лишних движений, без пафоса, всё по делу, веско, основательно... «Скрипач». Так назвал его Сашка. А ещё — интеллигент и «питерский», потому что родом из Гатчины. Забрали прямо с первого курса университета. «А что — не всё же нам, пацанам деревенским, служить!» — ухмыляется Хруст, глядя на белоголового, испуганного, абсолютно нестроевого Новикова.

На первый взгляд, Скрипач — такое же «чмо», как и сам Хруст (в смысле, «человек мобилизованный», но совершенно не готовый служить). Сашка и рассчитывал увидеть в Новикове самого себя — только полтора года назад, напуганного, затурканного. Поэтому и согласился «научить молодого жизни». Об этом Хруста попросил Алтынов. Мол, совсем «обнаглел военный — два месяца в армии, а уже такой норовистый, что отцы командиры сгоряча боятся убить». «Залёты ведь нам не нужны?» — спрашивает офицер. «Не нужны, товарищ старший лейтенант», — с «блатной» интонацией в голосе отвечает Хруст. «Вот, вы его тут малёк и поучите, — просит Алтынов. — Мы не справляемся!»

То, что офицер просит старослужащего «научить молодого жизни» не удивительно даже для тех, кто служил в начале 1990-х. Помню, как наши взводные обращались к «дедам» с точно такими же просьбами. Но в контексте пьесы образ Алтынова — опустившегося, пропившего честь советского офицера — имеет огромное значение. Армия, как и рыба, гниёт с головы. Беда в том, что уже в начале 80-х этот образ был типичным, а разложение офицерства, напомним, — основной симптом разложения государства. Чего ждать от солдат, раз отцы командиры — хуже бандитов?

И, тем не менее... Рядовой Новиков оказался крепким орешком. Не комсомолец — раз, в Бога верует — два, Сашку Хруста не боится — три, наконец, сестра к нему, «салаге», приезжает — четыре. От подобных подсчётов у свинаря голова идёт кругом. А, главное, обидно — он-то в своё время дедушек уважал, а молодому — плевать! Это же подрывает устои всей советской армии... и, вместе с тем, это интересно.

Сашке «ах, как интересно» в Новикове одно, банальное на гражданке, но бесконечно важное в армии, обстоятельство — «молодой» (!) умеет оставаться человеком в нечеловеческих условиях. Он именно тот «образ Божий», на который хотя бы отчасти должен был походить и он — Сашка Хруст, но до которого не может дотянуться в силу малодушия и слабости. Новиков — доказательство человека в советской армии «дедов», «черпаков» и «духов». Он не включён в систему, подавляющую личность, поэтому над ним не властен Строевой устав. Но он не включён и в другую — альтернативную — систему «неуставных отношений», поэтому над ним не властен Сашка Хруст. Новиков не выживает в армии, он именно живёт. И это невероятно! И это невыносимо!

Почему невероятно? Потому что оставаться человеком в армии и сложно, и опасно. Армия — это такой механизм, любая индивидуальность в котором — не более чем сбой, а поэтому индивидуальное, особенное выбрасывается или притирается, становится «частью серой безвольной массы». Рано или поздно... Для того, чтобы выдержать армейский пресс, нужно обладать не просто сильным, а чудовищно сильным духом. Такую силу может дать только вера...

И Новиков верит, а пока верит — остаётся человеком. Поэтому основная задача товарища Алтынова у него эту веру отобрать. Офицер действует сначала кнутом, а потом пряником. Предлагает рядовому сделку — напишешь, что отказываешься от веры в Бога и вступишь в комсомол, разрешу приехать сестре. Не напишешь — «извини, брат! Не полагается!»

Нет, Новиков в комсомол не вступил. Потому что не верил в Бога, а именно знал, что Бог есть и, что Он защитит его — Андрея Новикова — от злых дел и от нехороших людей. Эта вера — в советской армии воспринимается как обычный идиотизм, но «идиотизм» не Швейка, а князя Мышкина (имеется в виду известный роман Достоевского). Помните, как к «князюшке» непонятно почему тянулась Настасья Филипповна? А как к «князюшке» тянулся Рогожин? Почему? Да потому, что в сердце «дурака» горел живой огонь веры в человека! И на этот огонь, как бабочки в ночи на свет лампы (прошу прощение за избитость этого сравнения), летели заблудшие души.

Приблизительно то же происходит и с героями спектакля Игоря Ладенко. Буфетчица из «чепка» Аня, приглашённая Хрустом «выпить и потанцевать», вдруг слышит звуки скрипки, доносящиеся со стороны «салаги», и вдруг... (может быть, даже слишком «вдруг») перерождается. Швыряет Сашке его деньги и рыдает на плече у Новикова. Несчастная, одинокая, беззащитная... Точно так же перерождается и Сашка, старается быть смелым, старается быть человеком...

Новиков предложил Ане и Хрусту альтернативу их мерзкому существованию. Он предложил им быть людьми. И это «возвращение в человека» стало поворотной точкой в их судьбах. Аня уехала из части, вернулась в семью. Вырвалась, сбежала... Но вырваться солдатам не так просто... Можно лишь демобилизоваться, комиссоваться или... уехать в цинковом гробу. В общем, так и случилось с героями пьесы...

Бес (актёр Олег Дидык). «Дедушка советской армии». Коптёрщик. Ворует со склада и перепродаёт «шнуркам», т.е. офицером. Абсолютный «люмпен», из той когорты, о которых Александр Блок в своё время говорил: «На спину надо бы бубновый туз!» Этот образ — один из самых ярких, если не самый яркий на всём фестивале. Точно, не наиграно, со знанием изображаемого предмета. Бесу (прозвище неслучайное) попалась на глаза сестра Новикова Катя. «Моё!» — сказал Бес о Кате и приказал Хрусту убираться со свинарника. Автор пьесы испытывает своего героя: что победит в нем — человек или «чмо»? Вопрос не философский, поскольку касается жизни и смерти.

Выбор в пользу человека — не простой выбор. Быть человеком — значило быть им недолго, а вот быть «чмом» можно сколько угодно... Такая дикая альтернатива! И Сашка выбирает «недолго». Андрей уводит сестру из свинарника. Катя спасается. Люди остаются на растерзание Беса...

Соб.инф