Items filtered by date: ноября 2024

«Конец прекрасной эпохи» — трогательная, щемяще-ностальгическая постановка. В ней отсутствует единый вектор сюжета. Это — сплошные монологи людей, повествующих в унисон о далеком прошлом. О том, что было и что никогда уже не вернется, потому что в реку «с простым названием «жизнь» нельзя войти дважды.

Наверное спектакль заслуживает высокой оценки многоуважаемых критиков. Неплохая игра актеров и умение создать в зрительном зале доверительно-исповедальную атмосферу дорогого стоит... Но... Дорогие друзья, давайте не будем забывать, что мы с вами находимся на молодежном форуме. А это значит, что все, что здесь происходит, должно быть не только талантливо и красиво, но и актуально для современного зрителя. Не будем лукавить. Представленная пьеса не вписывается в рамки фестиваля.

Современный молодой человек может быть хорошо осведомлен о некоторых сторонах жизни Иосифа Бродского и даже весьма недурно декламировать его произведения, но он никогда не научиться дышать воздухом той «прекрасной эпохи». Ему, человеку сегодняшнего дня, могут показаться малоинтересными и ребусообразными посылы времени по ту сторону столетия. Другое дело — представители старшего поколения. Для них вчерашний спектакль — своеобразная отдушина. Вместе с главным героем любой мог шагнуть в прошлое, снова окунуться в водоворот беспокойной юности. Чтобы еще раз оценить пройденный путь. Чтобы еще раз утвердиться в мысли — жизнь прекрасна и удивительна!

Одним словом, силу искусства никто не отрицает, но принимающая и отправляющая стороны должны изъясняться на одном языке.

Кулуары

Виталий Озеров. Человек из Кубы, 37 лет:
— Молодцы! Так мощно… Очень профессионально.

Елена, преподаватель, 25 лет:
— Не для молодежи спектакль — для тех, кому за… А стихи — это очень хорошо.

Алесь, компьютерщик, 24 года:
— Прикольно. Думал, правда, про хиппи будет… Немного не то, но мило.

С.Б., студент, 20 лет:
— Та актриса, рыженькая такая, — лучшая!!! Я — фанат, надо их еще раз пригласить, можно и без спектакля.

Т., филолог, 25 лет:
— Не фестивального уровня спектакль… Я встречал похожие работы, у меня они вызывали достаточно спокойное отношение. Но в каждом театре, безусловно, стоит создавать спектакли такого плана. Это нужно…

Катя, студенка, 19 лет:
— Мне понравилось. Узнала многие стихотворения. Бродский, кстати, очень в тему…

Мальчик-студент, 20 лет:
— Думаю, спектакль не должен быть в конкурсной программе этого фестиваля. А так — я проникся...

Марина, преподаватель, 32 года:
— Очень хорошее впечатление. Приду домой — обязательно почитаю стихи. Очень многое навеял этот спектакль…

День четвертый. Утро. Пресс-конференция, посвященная спектаклю «В ожидании Годо» Театра им. Леся Курбаса (Львов, Украина). Сперва, по традиции и по логике встречи, представителям театра дали возможность рассказать подробнее о себе, своем детище – спектакле – и о жизни и работе театра. Впечатлило, какое огромное значение придают актеры совершенствованию в профессии: рассказ о методах работы над собой вряд ли будет интересен в нюансах нашим читателям, однако то, какая весомая роль отводится различным техникам, тренингам и принципиальному подходу к СЛОВУ – образец для подражания. Вчерашний спектакль это доказывает. Лишь у малой части зрителей возникли проблемы с преодолением языкового барьера, настолько органично, профессионально работали актеры Олег Стефан, Алексей Кравчук, Олег Цьона, Микола Береза. Практически в один голос об этом заявляли все критики. И трудно поспорить. Тем более, если вспомнить, что в основу спектакля легла пьеса гения мировой драматургии – Беккета. Такой спектакль — украшение любой сцены. Но автора сих слов более всего восхитило, что с помощью этого драматургического материала создателям удалось достичь удивительного эффекта: при том, что такие работы принято в некоторых кругах называть «европейского уровня», спектакль однозначно является жемчужиной национальной культуры – настолько органично звучит язык и переданы особенности украинского национального характера. Это лишний раз подтверждает: Беккет – классик, а мы должны быть благодарны форуму за незабываемый контакт с культурой братского народа…

...я тоже люблю первые ряды в зрительном зале. Почему? Эффект присутствия невероятный. Видишь все до мелочей: морщинки на лбу и слезы на глазах, возмущение сдвинутых бровей и задумчивость уголков рта. Будто сам на сцене, и актер разговаривает только с тобой. Ты словно примеряешь на себя одну из ролей, которую, возможно, еще придется сыграть в своей жизни.

Музыка... По сцене двигаются главные герои. Смотришь, и кажется, что попал в цирк и перед тобой клоуны: нелепый вид, выражение лиц. Гого и Диди. Необычные детские имена для совсем немолодых персонажей. Их разговоры, поведение также напоминают дурачество подростков: Диди протягивает Гого носок вместо руки; Гого не узнает свои же ботинки, которые вдруг оказались ему впору, хотя, днем ранее, жали безмерно... Герои каждый день приходят на одно и то же место и ждут. Ждут Годо. Кто такой этот Годо?.. Их знакомый или вовсе незнакомый? А может сам Господь Бог — God?.. Друзья знают лишь одно: с его приходом все изменится. А чтобы скорее пролетело время, размышляют, спорят, танцуют. Обычно про таких говорят: бездельники. Но такие ли они на самом деле? А, может, Гого и Диди — друзья-философы? Только первый — философ-романтик. Он видит, как кружатся вокруг листья, в то время как для второго это просто пепел. Диди — любитель подумать. «Если хочешь жить, нужно про все думать», «В голове всегда есть мысли» — замечает он. С этим не поспоришь...

Героям не надоедает бессмысленно проводить время в ожидании. Сами того не подозревая, они приходят на одно и то же место ради того, чтоб просто увидеть друг друга. «Мы обнялись… Мы были рады… Мы ждали…» — говорит Диди. Но в какой-то момент Гого срывается и слышится пронзительная реплика: «Я всю жизнь провел в гавнице, а не в Ницце!». Что это? Сожаление? О том, что ничего не видел кроме своих ботинок, вербы-вешалки, земляной кровати? Пассивно ждал, что кто–то придет, что–то сделает — и все переменится? А ведь многие из нас точно также ждут…

Очередные герои. Поццо… Белый пиджак, шляпа, на шее цепочка с крестиком, выглаженные штаны, плетка в руках… Он ведет на «поводке» «обезьянку» Лаки, больше похожую на заезженную лошадь, обвешанную для нарядности огоньками.

Поццо — человек, для которого значение имеет лишь собственное мнение. Он темпераментен, хитер, умеет играть и притворяться. Он так искренне и живо изображает скорбь по якобы умершему Лаки, что чудаки верят и изо всех сил пытаются утешать. Поццо прекрасно понимает, что жизнь без игры невозможна, скучна и бесцветна. Что все мы, кто меньше, кто больше, но играем. Играем в заинтересованность, когда хотим понравиться, играем в безразличие, когда хотим наказать… Это помогает выжить среди таких же, как мы, людей.

Но почему Лаки беспрекословно подчиняется Поццо? Он ведь личность, у которой должно быть собственное мнение, взгляды, потребности...

Есть два типа людей: те, кто управляет, и те, кто подчиняется. Эти роли редко меняются и зависят от качеств характера, темперамента. Бездумное подчинение изменило Лаки. Из живого человека, когда-то обдуманно говорившего, искусно танцевавшего, он превратился в дерганную машину.

Сильный Поццо сделал услужливыми и покладистыми даже друзей. Сами того не замечая, Гого и Диди начинают лебезить перед ним...

Антракт был недолгим. Друзья снова бессмысленно дурачились на сцене, одевая ботинки и пародируя Поццо и Лаки. Но все стало ясно, когда снова появилась знакомая парочка. Вот только Поццо стал иной — слепой, просящий помощи. Единственной опорой когда-то деспотичного Пацо стал преданный слуга, который теперь уже — проводник, и от него зависит судьба хозяина. Роли поменялись. Однако Лаки привык подчиняться. По-другому он жить не может. Возможно, поэтому до сих пор ходит на поводке.

Гости уходят, и Диди задумывается: ведь каждый мой день настолько похож на предыдущий, что даже рассказать нечего. Пора что-то менять! Но… Сказывается привычка бездействовать и ждать. Надеяться, что придет Годо и все изменит.

Быстрая перемотка спектакля, как будто в памяти сменяются давно известные картинки…Уходящие вникуда силуэты героев, отраженные сквозь пелену белой «стены»… Зритель понимает, что чудаки завтра обязательно вернутся на это самое место и будут ждать Годо, дурачиться, суетиться, философствовать. Ведь осталась пара ботинок – символ непременного возвращения.

Хотя выступление длилось около трех часов, шедевр абсурда держал внимание зрителей до последних эпизодов. Вопреки моим ожиданиям, компактная труппа Львовского театра вылепила веселое, по-хорошему хулиганское зрелище. Множество розыгрышей, импровизаций, пантомим на темы вестернов и фильмов про ниндзя. Все было смешным до безобразия.

Противоположные чувства вызывало внезапное понимание того, что смех и веселье – это ширма, за которой кроется бессмысленность каждодневных скитаний, оправдываемых хеппи-эндом – когда-нибудь он непременно настанет, правда? И Годо наконец-то появится…

Кулуары

Леша, актер, 22 года:
— Веселенький. Работают хорошо… Может, затянули слегка…

Виталий, великий поэт, 20 лет:
— Меня зацепило: «Что я скажу завтра, о том, что я делал сегодня?..» Стоит еще переварить это все… Черт возьми, мы все в своей жизни, ежедневно, ждем своего «Годо».

Девушка, на вид 25-27:
— Мне стыдно, но я ни слова не поняла.

Привет, молодой человек, 20 лет:
— Я почему-то ждал этого спектакля. Ожиданий он не обманул: меня то бросало в истерический смех, то загоняло куда-то глубоко, где темно очень. Они весь спектакль балансировали между наивно-смешным и очевидно-трагичным. Мне открыто сказали со сцены, что я тоже жду СВОЕГО Годо. И что самое трагичное – он рядом…

Хиппи неопределенного пола и возраста:
— Напомнило Кустурицу… Сильно…

— Ну как же все-таки прошёл третий день форума? – спросили у нас несведущие.
— Здорово, — ответили мы. — Три часа ждали Годо, а он так и не появился.
— ?!..

К спектаклю Алексея Кравчука «В ожидании Годо» я подготавливала себя серьезно, т.к. знала, «театр абсурда» — испытание не из легких. Ведь что говорить о зрителе, когда сами «бездействующие» лица — Владимир и Эстрагон — не могут объяснить смысла всего происходящего. Более того, герои ничего не знают и ничего не помнят, все их состояние исчерпывается одним – ожиданием Годо. Но, каково же было моё удивление, когда после двух долгих актов захотелось по-детски крикнуть: «Еще!». Согласитесь, довольно странно. Ведь режиссерская работа не вызвала ни бурных эмоций, ни, Боже упаси, экзальтированной окрыленности. И вообще, как здорово, когда актер не норовит при каждом удобном случае сыграть на твоих чувствах, когда все, что ему нужно – это симпатия и участие. Точно и в цель: перед нами – спектакль-настроение, спектакль-очарование.

Контакт с залом был установлен довольно быстро, буквально через 10 минут зрители сами начали «играть» вместе с актерами, ожидая этого нетактичного и гипернепунктуального «мсье». Персонажи спектакля только этого и ждали! Войдя в кураж Владимир, Эстрагон, Поццо и даже Лаки – начинают негласную борьбу за наше внимание, перетягивая его с одного на другого так искусно, что даже не успеваешь заметить. Ни на минуту актеры не забывали о зрителе, пытаясь на каждое свое действие, реплику, удачную импровизацию получить оценку, уловить реакцию на происходящее. Такие доверительные и теплые отношения в спектаклях, в особенности, если идут произведения классиков театра абсурда, — редкость.

Особую атмосферу поддерживают и кадры старой кинопленки. В спектакле Игоря Славинского театр в кино и кино в театре создают эффект нежной тоски, легкой ностальгии ни о чем. Думаю, это чувство и хотел вызвать своим произведением Самюэль Беккет, ведь он действительно пытался сказать пьесой то, чего и сам не знал. Бессмысленно? Но, как однажды заметил второй теоретик театра абсурда Эжен Ионеско, возможно, подлинная истинность и заключается в глубине иррационального и бессознательного.

Концовка обезоруживает. В последнем монологе Владимира — Олега Стефана —трогательность и обаяние достигают апогея. Пронзительно до боли звучит сочувствие не только героям, оставленных неизвестно кем сражаться с бессодержательной пустой жизнью, но и себе, т.к. наше положение не лучше. Прекрасно обыгранная в спектакле метафора «жизнь – театр», заставляет только преклониться перед их талантом и мастерством.

Утренняя пресс-конференция, посвященyая просмотренным спектаклям «Кюхендрама» и «Чморик» началась рано, еще в 9.30 утра, с обсуждения спектакля польских гостей. И не столько потому, что его мы увидели в этот день первым: просто артистам необходимо было торопиться в дорогу. И обсуждение получилось, вследствие этого, очень сжатым. Члены жюри и критики, большинство которых, как оказалось, уже знакомы с «Кюхендрамой», дали возможность актерам больше рассказать о себе и о своей работе. И это, видимо, был правильный шаг, поскольку не часто мы имеем удовольствие встретиться со знаменитой польской театральной школой и пообщаться с ее представителями. Совершенно поразительное впечатление оставил блистательный актер Мартин Борткевич! Настоящий интеллигент, интеллектуал, талант, тончайше чувствующий природу театрального искусства. Яркий представитель европейской культуры. Он долго и обстоятельно отвечал на вопросы аудитории, обнаруживая широчайшую эрудицию. Много лестных слов было сказано и в адрес Карыл Свифт, актрисы, воплотившей образ матери. Шепотом между собой некоторые из присутствующих отметили, что в жизни она ведет себя практически так же, как и на сцене: неспроста, как было озвучено, материал к будущему спектаклю подбирался именно для нее – настолько органично исполняла пани Свифт свою роль. Устами члена жюри Нины Мазур — и все присутствующие были в этом единодушны — была высказана высокая оценка профессионального и художественного мастерства польских артистов. Госпожа Мазур подчеркнула: «Этот спектакль нельзя судить по законам реалистического театра. Это другой театр…» Не согласиться нельзя. И это еще одно подтверждение, что «М.@rt.контакт» бьет в цель: мы можем больше узнать и постараться понять все то многообразие творческих путей, которыми идет современное театральное искусство.

Спектакль польского режиссера Станислава Отто Медзевского «Кухонная драма» вызвала, как минимум, две реакции: крайнее недоумение и вполне заслуженный восторг. Но, тем не менее, эмоциональность и выразительность «Довольно отвратительных вариаций» оценили многие.

Нельзя сказать, что пьеса С.Виткевича «Мать» интерпретирована по-новому, но её текст был значительно переработан. Во-первых, убрана большая часть персонажей (а их было около пятнадцати) и сделано целенаправленное акцентирование на двух — матери и сыне. Таким образом, обнажился болезненный нерв этой сюжетной линии. Во-вторых, произошла некоторая перетасовка реплик (например, спектакль начинается сразу с эпилога – обращения героя «К публике»). Благодаря такому построению, происходящее на сцене более походит, как и жизнь главной героини, «на сон кошмарный», подменивший «другое, истинное существование, которое умерло», что вполне отражает внутренний надлом героев.

Персонажи постановки создают свой, «кухонный», театр, отстраненный от внешнего мира. В этом мире ни сын, ни мать не получили реализации своим мечтам и желаниям, не нашли понимания. Безысходность, чувство одиночества безумно влекут их друг к другу, но эти же чувства и отталкивают, вызывают отвращение. Сын и мать находятся в патологической зависимости: понимая друг друга без слов, до малейших нюансов, и не представляя существования врозь, они не могут вынести того, что каждый из них стал свидетелем падения другого в ненавистном им мире. Но они уже не способны вместе бороться за себя и против него, остается одно — мучить и мучиться, выпивая друг из друга силу, вернее, переливая ее из матери в сына, из сына в мать. «Подлый вампир» — слова, не один раз произнесённые героиней. Отсюда – надрывное лицедейство героев, их абсурдный гамлетизм. Опасность для актера в подобного рода образах — в необходимости постоянной балансировки на грани «недоиграть-переиграть». Тем удивительнее, что польские актеры смогли ее зафиксировать, найти равновесие.

Развязка спектакля не дает облегчения, но приносит надежду, что понимание будет все-таки найдено. В последней сцене мать и сын счастливы. Измученные, уставшие, но счастливые. Тот не нашедший отклика душевный жест, который как бы «повис» в начале спектакля, в конце получает встречный. И, если на протяжении постановки движение одного персонажа без встречного движения другого было смешным, то в финале этот неожиданный ответ поражает своей трогательностью и красотой.

…Аплодисменты стоя. Сотни лиц — одни заплаканные, другие хмурые, третьи просветленные. И нет равнодушных среди тех, кто побывал на трагифарсе с названием «Чморик». Но это было в конце…

Вначале была тоскливо освещенная сцена, две армейские кровати и стол. Ах да, еще рукомойник! Солдатская бытность. Что-то подобное можно увидеть и в камере зеков. И, наверное... везде, если внимательно присмотреться. Зато не так часто можно увидеть столь талантливую игру человека, актёра, солдата, Хруста…

Когда смотришь спектакль и думаешь: «Ага, игра блистательна! Актеры превосходны!» — грош цена такой игре. А вот когда у тебя за три часа не возникает ни одного оценочно-припадочного импульса, остается только пожалеть тех, кто не купил билетик. В общем, ни разу я во время «Чморика» не подумала об актере, воплощавшем образ Хруста в действительность. Он для меня был Хрустом. И, думается, для всех остальных зрителей тоже.

Человеческое в человеке — вот, пожалуй, основа, базис и надстройка этого образа. Сане не чужды ни трусость, ни жестокость, ни предательство... И это нормально. Дедовщина в армии — дедовщина и по-над ней… Но выйти из собственного порочного круга помогает маленькое, но человеческое сердце… Безумно широк образ этого героя. И, дабы долго не мудрствовать, приведу слова Станислава Ежи Леца, которые, как мне кажется, раскрывают всю суть Сани: «Однажды я видел живой символ триумфа человека. Он уже стоял над пропастью и писал в нее». Вот так. Это называется победа. Над миром. Над Б(б)есом. Над собой...

Еще один символ истинной силы — образ Андрея. Маленький человечек, считающий бабочек, читающий стихи, верящий в Бога… Кстати, именно он вытаскивает из Сани того Саню, к которому можно отнести слова Ежи Леца… Хотелось бы еще отметить убедительную жестокость Беса (бр-бр-бр… верю), а также признать королевой спектакля — проститутку Анну.

Режиссерское решение (Е.Гельфонд) очень удачно. Подбор актеров — замечательный. И техническая часть без претензий. Одним словом, Челябинск, приезжай к нам почаще!

Кулуары

Ксения, продавец цветов, 23 года:
— Очень, очень понравилось. Игра актеров, подтексты, на первый взгляд, прозрачных идей… Я даже плакала.

Данила, 20 лет:
— Очень здорово и актуально. Мы с журналисткой одной даже успели на теме этого спектакля поругаться. Дескать, это тривиально, пошло и как это может быть актуально... Нафига показывать быдло... А я считаю, что это спектакль для всех: для мам, для тех кто служил и тех, кто не служил. Потребительское ИМХО: мне понравилось все.

Леша, студент, 18 лет:
— Мне кажется не смеялись те, кто служил… Кто был в армии, тот сегодня не смеялся. По-моему, действительно, не смешно. Смеялись во-сновном одни женщины.

Блондинка 18-19 лет:
— Очень понравилось. И работа режиссера и работа актеров. Было смешно.

Ирина, 16 лет:
— Сначала, показалось очень занудным. Я далеко не сразу поняла, что именно режиссер хотел сказать. А потом... Потом стало все равно, что он хочет сказать — я просто растворилась в происходящем.

Игорь, студент факультета психологии, 18 лет:
— Вначале показалось, что зря купил билет, неудачно попал, но потом — круто-круто-круто!!!

И снова здравствуйте! Стоило бы махать руками и восторженно орать — Второй день «М.@rt.контакт»-а завершен, и в ваших руках свежий номер театрального бюллетеня. Но в горле у меня скрежещет комок обиды, и орать не получается ни в прямом, и уж тем более не в переносном смысле. Подразумевается ведь, что я обязан испытывать пиетет перед профессионализмом режиссеров и критиков. И рта не раскрывать... Но, без вашего позволения, я все же позволю себе чуток эмоционального авторского текста.

Я не критик, упаси Господи, и теперь уповаю на то, чтобы им никогда не стать. Я зритель. Я слушатель. Я человек из зала, и просто — человек. За последний день это особенно остро я почувствовал дважды, когда от избытка чувств не мог ни говорить, ни совладать с лезущими разве что не из ушей слезами. В первый раз это случилось на комическом трагифарсе «Чморик»; во второй — на обсуждении этого же спектакля в кругу театральных критиков. Две совершенно разные пощечины — под первую хотелось подставить другую щёку еще раз и еще, чтобы выбить из души всю грязь. На вторую же — дать сдачи тем, у кого за налетом профессиональных заболеваний, я не рассмотрел... той самой души, о которой столь высокопарно принято говорить. Сегодня мне стало страшно за судьбу лауреатских премий. Словно маленькому ребенку, у которого хотят отобрать плюшевого Мишку, чтобы всунуть в руки компьютерную игровую приставку...

После спектакля «Чморик» некоторые зрители полушутя-полувсерьез говорили: «Тот, кто служил в армии — в театре не смеется. Они плачут...». Я не служил, но любой смех в адрес этого спектакля воспринимаю как личное оскорбление. Сказать, что я был тронут — ничего не сказать. Я был в шоке. И не я один... Но был несказанно удивлен и покороблен, когда на утренней пресс-конференции с участием членов жюри фестиваля, критиков и актеров челябинского Нового художественного театра начался «разбор полетов» и вдруг зазвучали мнения, что спектакль несовременен, что речь идет о советской реальности, которой давно нет, что он архаичен в подаче материала, что не закончена сюжетная линия, что молодой зритель не способен осмыслить заложенного режиссером философского подтекста. Иные мнения были столь растянуты, что не всегда было ясно — что именно жюри не понравилось. Придрались даже к эпизоду «безвоздушного пространства» в финале...

К сожалению, нет места для полемики, да и поздно уже — махать кулаками надо было там, на пресс-конференции. Но не буду скрывать, что мои симпатии целиком и полностью остались на стороне создателей «Чморика», а также минского критика Татьяны Орловой, чья мудрость сглаживала острые углы в особо накаленных моментах дискуссии. Фрагменты конференции, которые объясняют позицию создателей спектакля и их ответы на наиболее острые вопросы приведены ниже.

P.S. Что интересно: именно редкие искренние и щедрые слова благодарности из уст участников конференции сопровождались аплодисментами, а не наоборот.

Евгений Гельфонд, главный режиссер Нового художественного театра, режиссер спектакля «Чморик».

— Срез советской эпохи более концентрированно дает структуру «критической зоны», как и армия. Речь даже не об армии. Все самые острые моменты жизни случаются в критических ситуациях. Человеку предстоит или быть вписанным в эту структуру или выбрать свой путь. Важен момент выбора, который не всегда просто сделать.

Поскольку наши актеры не служили в армии, они были на год помещены в казарменные условия. Нашими консультантами были два боевых офицера. Первое, что они спросили: «Будет ли это пасквиль на российскую армию?» Я сказал: «Нет». «Будет ли это пасквиль на советскую армию?». «Не будет». Я к тому, что есть те офицеры, которые так же, как и Хрустяшин, и как Новиков, сохранили честь. Это я вам точно говорю.

Татьяна Орлова, критик:

— В нашем белорусском пространстве за один год соединились три спектакля на одну тему. Это «Билокси-блюз» и спектакль «Мотылек». «Чморик» уже третий спектакль. Три произведения на похожую тему — рядом с сильным, грубым человеком есть антагонист. Поднимается проблема: если человек не вписывается в среду, что ему делать? Или погибать, как это в «Мотыльке», или пробивать стены. В данном случае он пробивает стену. И что же ему теперь — суждено жить или погибнуть? И ведь он всегда будет погибать — тот, кто идет против.

Олег Корух, исполнитель роли Сани Хруста:

— Складывается ощущение, что мы привезли что-то такое непонятное и несовременное. Разве мы живем в какой-то идиллии, где ничего страшного не происходит, все так мило? Это как философия моего персонажа — циничное, отстраненное миропонимание. А если посмотреть в глаза реальности, тогда страшно выходить на улицу, страшно ребенка в школу, в садик вести. Тогда проблема шире становится. Можно ставить какие-то глубокие вопросы, но они будут непонятны самой молодежи. Так что совсем не важно — живы будут герои спектакля или они умрут в финале. Важно то, как найти выход, если ситуация складывается именно так. Важен вопрос выбора. Отстоять себя мой персонаж мог бы и в компании Беса. Тем более, что такой путь легче. Не важно какой круг ты выбираешь, важно какой путь — духовный или стадный.

Евгений Гельфонд:

— «Чморику» удалось пробить стену и значит он уже не один. Их уже двое. Это и есть — главное.

Как раз под невесомостью мы подразумеваем состояние души, чистоты, абсолютного нуля. Отсеклось все наносное, все социальное. Для обоих парней это был выход на новый духовный этап.

Татьяна Орлова:

— Существует такое понятие «фестивальный спектакль», когда привозят что-то «этакое», чтобы поразить жюри. У вас же спектакль простой. И не хочется жонглировать театроведческими решениями, потому что мне показалось, что этот спектакль для зрителей. Для тех, кто в зале. Именно поэтому с ними нужно говорить не сложным, а нормальным, простым языком. В этом спектакле есть три замечательные актерские работы. Это Саша, Андрей и Аня. Причем, я хочу обратить внимание на женскую роль. Такую маленькую роль можно сыграть по-всякому, но ваша рыжая сибирская Мадонна сумела поразить своей игрой, показать такое сложное качество, как «усталость материала». Имея таких трех молодых людей и хорошие режиссерские мозги можно делать хороший театр для людей.

Александр Пьянзин, актер могилевского драмтеатра:

— Я очень волновался, как вы выступите. Я боялся, когда был задан сам мотив спектакля, этот вопрос стоящий... Думал: «ответ скажут или нет?». Не сказали — отлично! И теперь могу сказать — порадовали вы меня очень! Я среди зрителей ходил, среди молодежи — они все поняли, и это здорово!

Стенд для пожеланий в фойе. Генератору идеи – УРА! Нашли чем занять зрителей во время антракта, сократили очередь в буфет.

Задумка, без сомнения, нашла отклик в сердцах. Но, к сожалению, желающих оставить свои мысли для современников и потомков оказалось гораздо меньше, чем зевак, с восторгом следящих за «процессом». Тем не менее, уже в первый день фестиваля стенды были украшены массой теплых слов, напутствий, крылатых фраз. Встречались и стихи, которые просто грех не процитировать:

— Я могу сказать, что мы редко видим подобное в Могилеве. Наш театр трудно назвать представителем белорусской театральной школы. А «Купаловский» как раз такие традиции сохраняет. В принципе, это интересно, и нужно относиться к этому с уважением. В целом, мне понравилось. Местами — даже очень. Но есть и много мест, которые заставляют откровенно зевать. Мне кажется, что до психологизма, на который претендует эта постановка, не дотягивает.

Белорусы не столько толерантная нация, сколько консервативная. Я вижу какие-то попытки в этом спектакле переосмыслить классику. Сделать ее более актуальной, но... что-то тормозит. Вот если бы они отпустили тормоза и попытались конкретно пропустить свои мысли через призму дня сегодняшнего... Для этого и существует театр! Ты берешь древнюю пьесу и посредством нее говоришь то, чего не можешь сказать в дне сегодняшнем.

Когда я смотрю спектакли, в которых переосмысливается классика, мне, если честно, хочется, чтобы меня смело шквалом. Но когда берутся за классику, очень редко получается что-то лобовое. И это не только проблема белорусского театра, но и русского. Очень часто прет тривиальщина.

Но в целом, мне кажется, что беда современного белорусского театра в том, что фактически отсутствует современная драматургия. Достойной национальной драматургии на сегодняшний день я не вижу.

— Очень тронуло, как одна из артисток просто кричала в зал монологи. А по щекам катились слезы... Страшно. Больно и сладко...

— Мне очень понравилось. Я очень люблю ходить в театр, гораздо больше, чем в кино. Тем более такая... белорусская идея, патриотизм. Очень приятно.

— У меня только одна мысль: классику испортить легче всего. Но «Купаловскому театру» это не удалось. Я считаю очень клево. Офигенно и очень красиво.

— Понравилось. Мне в последнее время нравится все, что проходит на сцене нашего театра. Сегодня спектакль просто поразил. Такого обыгрывания ньюансов я не видела вообще никогда. Сюжетная линия построена на таком сочетании пластики, музыки, что поневоле задумываешься над тем, что режиссер всем этим хотел сказать. Ну и большую роль играет то, что это все же классика... Она не может быть не актуальна.

— Двоякое ощущение. С одной стороны – прекрасная игра актеров, пробирающая буквально до слез и чувство благодарности за такую самоотдачу. С другой стороны, меня не покидало ощущение дежавю... Мне кажется, что подобные пьесы не то чтобы потеряли актуальность, они скорее... утратили злободневность. Несмотря на игру актеров, пьеса получилась беззубой, маловыразительной. Нельзя уже цепляться за темы, написанные бог весть сколько лет назад. Что, сейчас тем мало? Или музыкантов, художников, поэтов, чьи судьбы повторяют судьбу Сымона-музыки – сейчас?... Может, стоило бы обратить взгляд себе под ноги, на людей, которых мы не замечаем, а не смотреть в туманное прошлое, чтобы сделать выводы на будущее?

— Пачуццяў — праз край. Спектакль спадабаўся і формай, і зместам. Але, на жаль, словы, якія былі сказаны сто год таму, актуальны і сення. Так-так, на жаль... Мне здаецца, што беларусы ў сваім творчым працэсе ўвесь час пачынаюць ад пачатку. І сеняшні спектакль як раз пра гэта. Аб стане самасвядомасці людзей...

— Может не стоит доверять моему несформировавшемуся взгляду, но мне очень понравилось. Это, наверное, самый лучший спектакль из тех, что мне довелось в Могилеве видеть.

— В этом спектакле, я считаю, проявился белорусский толерантный менталитет. Посмотрите на главного героя! Сымон-музыка. Музыка живет в его душе, он живет какими-то мечтами, но все остальное ему — до заднего места. Ему говорят: «пойдем жабраваць!» – ну, пойдем! Ему говорят: «пойдем в кабаке играть» — идет. Ну что это такое? Куда позовут — туда и идет?! Но ведь именно такой белорусский народ! Вспоминается анекдот: идет белорус по Риму. А в Риме улочки очень узкие и народ помои льет прямо на улицу. И вот идет белорус – плюх – стоит обтекает. Голову поднимает и кричит: «Ну шо вы робіце?! А калі б чалавек ішоў?!» Сымон-музыка — это вот именно такой белорус. Совершенно инертный, который все мечтает «людзьми звацца». Против Коласа не попрешь – так все и получается.